Я не сомневался в том, что «Литература» — это журнал, который нам непременно пужен. Без промедления я принялся готовить для него материал.
Когда-то, в 1932 году, во время создания Литовского общества писателей, мы, члены «Третьего фронта», не захотели в нем участвовать. Большинство членов общества составляли клерикалы, таутининки или бесцветные «беспартийные». Мы организованно ушли с учредительного собрания (кажется, это сделали Нерис, Цвирка, Шимкус, Корсакас, Драздаускас, Райла и я). Но с возникновением Народного фронта в жизни и литературе наша позиция изменилась, и мы вступили в общество, надеясь со временем изменить его в прогрессивном направлении.
…Весной в Клайпеде у меня гостил Пятрас Цвирка с женой. Пятрас, как всегда, был остроумен и рассказывал различные комические происшествия. Теперь он жил в Верхней Фреде, в доме своего тестя Меркелиса Рачкаускаса, но часто вспоминал и подвал Шляжявичюса.
— Всякие у меня там бывали приключения, — смеялся Пятрас. — Сижу как-то вечером за столиком и слышу — стук-стук в дверь. «Войдите!» — кричу я. И входит в комнату этакий старичок — еще довольно бодрый с виду, снимает шапчонку и певучим голосом говорит:
«Добрый вечер, вечерок, вечеришко…»
«Добрый, — отвечаю я. — С кем имею честь?»
«Я Кяблас-Птоу, — говорит он мне, — писатель, автор «Срочной телеграммы на Западном фронте» и других книг».
«Слышал, слышал». И прошу его сесть. А он опять говорит: «Я хотел, говорит, побеседовать с нашим драгоценным писателем, писателищем Пятрасом Цвиркой… Не ты ли будешь искомое лицо?»
«Да, говорю, не ошиблись».
«Отлично, мой дорогой друг, дружок, дружище, отлично. Зашел я к вам как писатель к писателю поговорить по очень важному делу. А мое дело, дельце такое: оба мы пишем книги, книжки, книжицы и распространяем их. Вот вы выпустили «Франка Крука». Я тоже кое-чего выпустил. И вот меня интересует, сколько вы, так сказать, в свою книгу вложили денег, деньжат, деньжонок».
«Как так — вложил денег? — удивился я. — Написал роман, отнес в общество «Сакалас» Антанасу Кнюкште,[99] знаете такого? Он выпустил, заплатил гонорар, и все. Он продает мой роман. Но это уже не моя забота — это дело издателя…»
Собеседник явно недоволен моим ответом.
«Очень жаль, уважаемый, что нет среди нас, писателей, откровенности. Я-то знаю, что так книгу не издашь. Я вот как делаю: собираю у друзей, знакомых, единомышленников эти деньги, деньжата и издаю свои книжки. Потом разношу по людям и снова по литу собираю деньги. Иначе не получается. А вы вот не хотите сказать, во сколько вам обошлось издание этого вашего «Франка Крука».
Мне уже немного надоело.
«Да я же вам сказал — написал, понес Кнюкште…
Теперь я хочу кое о чем вас спросить. Ваша фамилия, по-видимому, Кяблас. Но что значит это Птоу?»
«А, — обрадовался старичок. — Это интересное дело, уважаемый. Видите ли, теперь мы пишем книги, книжки, книжицы, но никто не переводит их на другие языки. А ведь настанет время, когда наши книги будут читать и англичане, и испанцы, и итальянцы… Неудобно ведь показаться в Европе какому-то Кябласу. Птоу — дело другое. Это уже звучит не по-нашему, и европейцу произнести легко…»
«Хитро вы придумали, — говорю я. — Сам бы я никак не догадался».
«Хитро, говорите? — спрашивает меня Кяблас-Птоу. Улыбается простодушной детской улыбкой и подает мне руку. — Простите великодушно, что помешал, дорогой друг, дружище. Только вот хотелось бы, чтобы среди нас, писателей, было больше откровенности. А теперь добрый вечер, вечерок, вечерище». Он напялил шапчонку и покинул мой подвал.