Капитан и команда корабля еще не спят, что-то делают на палубе, пригоршнями смахивая с лица и шеи мошкару, защищаясь от нее густым дымом трубок. Увидев шофера, они принимаются расспрашивать, что слышно в далеких краях, за Полярным кругом, но он сперва говорит о нас. Ура! Ночлег есть!
Проснулись мы около полудня — бодрые, отдохнувшие. Отодвинули занавески, за иллюминаторами засиял яркий день.
Фиорд безмятежен. Со всех сторон окружают его горы. Солнце снова поднялось высоко. На дворе тепло, как у нас летом. Бесконечное безмолвие окружает воду и горы. На одной из гор торчит дикий козел. Вид — как на картинке художника-примитивиста. Тайна козла выяснилась на следующий день. Его изготовили местные юмористы.
Позавтракав, мы поднимаемся в горы, с которых откроется вид на широкий Ледовитый океан. Рядом с дорогой — убогие лачуги рыбаков. На горе цементный водоем, из которого по трубам деревня получает чистую воду. По ущелью с шумом летит вниз горный ручей. Мы поднимаемся в места, где нет людей. После доброго часа пути мы оказываемся на вершине; слева, среди скал и болот, блестят озера. Цветут розовые травы, качаются стебельки мха. В выемках камней блестит вода — в лужах отражаются светлые тучи. Здесь лишь камень, облака и солнце. Здесь, на ветру, оно греет слабо. Не увидим ли мы медведя, который катит мохнатой лапой камни вниз? Но вокруг ни души — ни зверя, ни человека.
И вот после долгого пути перед нашими глазами открывается океан.
Здравствуй, океан, поднимавший корабли Нансена и Амундсена! Здравствуйте, северные острова, погруженные в туман, здравствуй и ты, далекий полюс!
Усталые, тихие, мы вернулись той же тропой, одурев от ветра, воды и глубокого неяркого северного неба, которое нависало над нами — крохотными живыми точками природы.
День отъезда выдался дождливый и мрачный. О палубу парохода стучали мелкие, назойливые капли дождя. С севера небо покрывал туман, густые тучи. Горы и фиорд изменились.
В гостинице завтракали англичане, американцы, шведы, немцы. Мы с Элизой тоже сидели в уютном зале, глядя на темные тучи, катящиеся по вершинам гор. Мы замерзли, пока дошли от парохода до гостиницы. Душистый кофе нас сразу согрел. Я вспомнил капитана, который за стаканом виски в Петсамо предлагал мне отправиться в Шпицберген — он собирался туда ловить рыбу; подумал о далеких островах с высокими горами, ледниками, солнцем, не заходящим четыре месяца подряд, и мне стало тоскливо.
К гостинице подъехал автобус. В нем сидел другой шофер.
Мы еще раз пересечем землю лопарей — на этот раз в тумане. В воображении южан этот край всегда был сумрачен. Не зря в «Калевале» он назван именем Похьолы с постоянными эпитетами «туманный», «темный», «мрачный».
Но мы видели землю и небо, озаренные полуночным солнцем, — и это солнце мы навсегда запомнили и увезли домой.
СЕРЬЕЗНЫЕ СОБЫТИЯ И ЗНАКОМЫЕ ЛИЦА
В конце сентября в Мюнхене Чемберлен и Даладье капитулировали перед Гитлером. Они отдали ему Судетский край и создали все условия для захвата Чехословакии. «И у нас еще полно идиотов, которые верят, что Чемберлен уберег нас от войны», — возмущался Пятрас Цвирка.
Нацисты в Литве еще больше обнаглели. В Клайпедском крае было упразднено военное положение. На виду у всех стали действовать гитлеровские военные организации, которые на всякий случай назывались спортивными. Газета «Мемелер дампфбоот» начала печатать «Мою борьбу» Гитлера.
Теперь гитлеровцы в Клайпеде сами контролировали печать и кино. Никто уже не мешал им печатать на месте и распространять присланную целыми мешками из Германии пропагандистскую литературу, а в кинотеатрах Клайпедского края шли фильмы, возбуждавшие расовую ненависть и открыто разжигавшие психоз новой войны.
Мы часто просыпались по ночам, услышав даже на своей тихой улочке стук кованых сапог. Это шагал гитлерюгенд или военизированные «спортсмены». Глухо рокочет барабан, слышна гавкающая песня — и кажется, кого-то ведут на виселицу. Становится пакостно на душе. До утра не удается заснуть — словно тяжелый кошмар навалился на грудь.
Влияние немецкого фашизма виделось на каждом шагу. Продавщицы магазинов, которые до этой поры свободно говорили по-литовски и по-немецки, по приказу владельцев вдруг забыли литовский язык. У нас в гимназии Эйнарас в учительской еще нахальнее восхвалял Гитлера и его победы. Что он говорил на уроках, я не знаю. Другие учителя, которые сперва смело спорили с ним, теперь приумолкли и съежились — они подумали, что будет, если и здесь начнется «истинно немецкий порядок». А когда литовки (в том числе и Элиза) вывозили в колясках детей в ближний лес или просто на улицу, маленькие немцы сыпали песок им в глаза…