Видя столь широкий спектр веры в Библии, я спрашиваю себя, не делятся ли люди на разные «типы веры», подобно тому как они делятся на разные типы личности. Я, интроверт, осторожный в общении с другими людьми, так же приближаюсь и к Богу. И если я взвешиваю свои решения, учитываю все стброны вопроса, то даже при чтении библейских обетовании мне не уйти от своего вечного «…а с другой стороны». Я постоянно чувствую вину из–за недостатка веры и ощущаю жажду большей веры, но все более и более примиряюсь с тем, чтб у меня есть. Однако не всем людям суждено быть меланхоличными, стеснительными интровертами. Стоит ли ожидать от всех одинаковой степени веры?
Сомнение — скелет в шкафу веры. Такие скелеты лучше не прятать, трясясь от страха, а выносить на свет Божий: может статься, скелет и обрастет новой живой плотью. Если бы я попросил отложить эту книгу всякого, чья вера пошатнулась, — вследствие трагедии, занятий наукой, знакомства с другой религией, разочарования в Церкви или в конкретных христианах, — мой труд стоило бы на том и закончить. Почему же Церковь считает сомнение врагом? Как–то меня попросили написать одно вероучительное утверждение для журнала «Христианство сегодня», причем «без сомнений и оговорок». Пришлось ответить, что без сомнений и оговорок мне не дано начертать и собственного имени.
В одном из писем американской писательницы Фланнери О'Коннор есть такие слова: «Не знаю, как может существовать тот вид веры, который требуется от христиан XX века, если он не будет укоренен в опыте неверия. Петр сказал: «Господи, верую! Помоги моему неверию». В Евангелиях эта молитва — самая естественная, самая человеческая, самая мучительная. Я думаю, что это фундаментальная молитва веры».
О'Коннор перепутала: фразу в Евангелии от Марка (9:24) сказал не Петр, а отец одержимого, но, по сути, она права. Сомнение и вера всегда сосуществуют: если нечто представляет собой несомненный факт, то о вере в него говорить уже не приходится.
В детстве я слышал старый шотландский хор: «Возвеселитесь, святые Божий, ибо тревожиться не о чем: ничто вас не устрашит, ничто не заставит усомниться». Звучало жизнеутверждающе, особенно когда певцы раскатисто, на шотландский манер произносили звук «р». Сейчас, вспоминая эти слова, я сомневаюсь, что мы с автором гимна читали одну и ту же Библию. В моей — герои постоянно переживают то один жестокий кризис, то другой.
Друзей Иова потрясали и приводили в негодование его сомнения. «Что за мысли! Стыдись, как тебе такое пришло в голову», — вот что они, по сути, говорили. Однако Бог, у которого были Свои расхождения с Иовом, поддержал в конце именно его, а не друзей. Книги Иова и Екклесиаста, Псалмы и Плач Иеремии показывают, что Бог понимает ценность человеческого сомнения, недаром оно получило отражение даже в Священном Писании.
Современная психология учит, что чувства лучше не загонять в подсознание, а дать им проявиться. Библия, похоже, согласна. Тот, кто честно разбирается со своими сомнениями, за их пределами часто обретает веру.
Стоит, пожалуй, упомянуть некоторых столпов христианства, чтобы показать распространенность, а то и неизбежность, сомнений. Мартин Лютер непрестанно боролся с сомнениями и депрессией. «Больше чем на неделю Христос потерялся совсем, — написал он однажды. — Я был потрясен своим отчаянием и кощунственным отношением к Богу».
Пуританин Ричард Бакстер основывал свою веру на «вероятностях, а не на очевидной достоверности». Другой пуританин по имени Инкрис Мейзер делал иногда в дневнике записи вроде: «Серьезнейшее искушение атеизмом».
Одна бостонская церковь не сразу открыла свои двери крупному проповеднику Дуайту Мооди: его вера казалась недостаточно определенной. Миссионер Чарльз Эндрюс, друг Махатмы Ганди, из–за сомнений не смог призвать конгрегацию к чтению Афанасьевского Символа Веры. Английская писательница и мистик Эвелин Андерхилл признавалась, что подчас «вообще сомневалась в духовности человека».
Читая биографии великих христиан, нередко думаешь: а был ли среди них хоть кто–то, чья вера не выросла бы на скелете сомнения? (Хотя их вера разрасталась так, что возникало настоящее живое тело.) В романе «Полет Питера Фромма», вышедшем из–под пера американского писателя и математика Мартина Гарднера, один профессор говорит, что перед современным интеллектуально честным христианином стоит дилемма: быть правдивым предателем или верным лжецом. Однако Адам, Сарра, Иаков, Иов, Иеремия, Иона, Фома, Марфа, Петр и многие другие библейские персонажи попадают в третью парадоксальную категорию: верный предатель, который сомневается, корчится, падает, восстает, но сохраняет верность. Создается впечатление, что Бог видит в сомнении меньшую угрозу, чем Его Церковь.
А ведь верным предателям Церковь обязана многим. По ходу церковной истории людей уверяли, что Земле всего лишь шесть тысяч лет, объявляли лекарства богопротивными, поддерживали рабство и считали женщин и людей некоторых рас существами более низкого сорта. Но сомневающиеся ставили под сомнение эти и другие догмы, часто навлекая на свою голову осуждение и гонения.
Американский прозаик Джон Ирвинг в романе «Молитве об Оуэне Мини» выводит учителя, который привлекал людей к вере тем, что ценил сомнение. Возможно, Ирвинг имел здесь в виду своего школьного учителя Фредерика Бюхнера, которого благодарит в начале книги. А Бюхнер считал само собой разумеющимся, что отношения между невидимым Богом и видимыми людьми всегда будут включать элемент сомнения. «Как может Бог явить Себя несомненным для меня образом, при этом меня не уничтожив? Если бы не было места для сомнений, не было бы места и для меня».
Расхвалив сомнение, я должен признать, что часто оно не приводит к вере, а уводит от нее. В моем собственном случае сомнение поставило под вопрос вещи, которые того заслуживали, а также дало мне возможность исследовать альтернативы вере (ни одна из них не устояла). Благодаря сомнениям, я и остался в христианстве. Но на многих людей сомнение оказало противоположное воздействие: подобно заболеванию центральной нервной системы, оно постепенно привело их к духовному параличу. Почти каждую неделю я получаю письма от людей, терзаемых сомнениями. Сомнения причиняют самую настоящую боль, изнуряют.
Понятно, что контролировать сомнения невозможно, слишком часто они являются незваными. Однако мы можем направить их в конструктивное русло. Для начала я попытаюсь подойти к собственным сомнениям со смирением, подобающим твари Божией.
Я часто удивлялся, почему на некоторые вопросы Библия однозначных ответов не дает. Какая прекрасная возможность сообщить что–то о проблеме страдания предоставилась, например, в конце Книги Иова, где мы читаем самую длинную в Библии речь Бога! Но Бог вообще не стал касаться этой темы. Да и в отношении других важных вопросов Библия содержит лишь тонкие намеки и ключи к разгадке, но не прямые формулировки. Почему? На сей счет у меня есть теория (разумеется, субъективная).
На моем столе лежит томик под названием «Энциклопедия незнания». Составители объясняют, что обычно энциклопедии собирают информацию о том, что мы знаем. В данном же случае речь идет о тех научных вопросах, которые ответа пока не получили: вопросы космологии, искривленное пространство, загадки гравитации, человеческое сознание, процессы, происходящие в недрах Солнца. Быть может, по веским причинам у Бога на уме было нечто вроде «Энциклопедии богословского незнания». Области, которые Он предпочел людям не прояснять. Вопросы, которые пребывают исключительно в Его ведении.
Взять, к примеру, вопрос о спасении младенцев. Большинство богословов находят в Библии места, убеждающие их, что Бог принимает всех детей «до возраста духовного осознания» (хотя прямо на сей счет в Писании ничего не сказано). А что было бы, если бы Бог выразился ясно: «Так говорит Господь: Я приму на небеса всякого ребенка до десяти лет»? Могу представить, как крестоносцы одиннадцатого века убивают детей моложе означенного возраста, чтобы обеспечить им вечное спасение (тут человечеству и настал бы конец). Да и ревностные конкистадоры могли бы во спасение перебить все местные народы Латинской Америки, если бы Библия ясно сформулировала, что понятие «времена неведения» (Деян 17:30) применимо ко всем, кто не слышал имени Иисуса.