Как бы то ни было, а Лэнгу Бабани казался очень полезным попутчиком. Притом сам купец с большой охотой соглашался сопровождать майора до Томбукту. Он обещал, что там покровителем путешественника будет его, шейха Бабани, большой друг — Сиди Мухаммед ал-Мухтар, вождь могущественного арабского племени кунта, и этот Сиди Мухаммед сумеет в полной безопасности доставить Лэнга на побережье Бенинского залива. Бабани старался вовсе не бескорыстно: за содействие экспедиции Лэнга ему было обещано в общей сложности около четырех тысяч талеров, то есть примерно восемьсот фунтов. Ради такого гонорара можно было и приукрасить предстоящую дорогу, что Бабани и делал. Он сулил доставить Лэнга из Гадамеса в Томбукту то за сорок, то за шестьдесят шесть дней. И этим немыслимым срокам верили все — и сам Лэнг, и Уоррингтон, и их высокий покровитель лорд Батерст. При этом никто как будто не вспомнил о почти сорокалетней давности докладе консула в Триполи Трэйла. Еще в 1788 году Грэйл сообщал в Лондон, что от Гадамеса до Кацины — девяносто дней пути, а ведь расстояние от Гадамеса до Томбукту побольше расстояния от Гадамеса до Кацины!
Но все кончается, окончилось и изводившее Лэнга ожидание. 16 июля 1825 года его караван выступил из Таджуры на юг. Основываясь на рассказах Бабани, майор предполагал, что будет хорошо принят в Томбукту, а оттуда водным путем доберется до области Яури, го есть примерно до тех мест, в которых трагически закончилась вторая экспедиция Парка. А дальше он намеревался по воде или по суше достигнуть устья Нигера.
Первые недели пути как будто оправдывали самые оптимистичные надежды путешественника. Караван двигался довольно быстро и без всяких осложнений, и Лэнг с удовольствием предвкушал свои будущие успехи в исследовании внутренних областей Африки, а также те чины и награды, которые последуют за этими успехами. Как раз на одной из первых стоянок ему доставили письма из Лондона: один из друзей майора доводил до его сведения содержание своего разговора с Клаппертоном. Лэнг довольно резко прореагировал на упоминание имени соперника. В ответных письмах он злорадно перечисляет все сплетни о Клаппертоне, которые мог собрать в Триполи и по дороге, и мимоходом упрекает того в неудаче, за которую Клаппертон никак не мог нести ответственности: ему ведь просто не позволили дойти до Нигера. Но благоприятные впечатления первых дней путешествия внушили Лэнгу несколько пренебрежительное отношение к возможностям Клаппертона. «Меня смешит мысль, что он может достигнуть Томбукту раньше меня. Как он может на это надеяться?.. Я уверен, что честь решения проблемы предназначена мне», — заканчивает майор.
По мере того как экспедиция удалялась от Триполи, Лэнг начинал приобретать полезный, но не всегда приятный опыт путешествия по Сахаре. 13 августа 1825 года, во время стоянки на северной окраине Феццана, он пишет Уоррингтону, что ему никогда еще не случалось иметь дело с такими «жадными бродягами», как старейшины селений, через которые проходил караван. Если им уступать, то довольно быстро кончатся все деньги, отпущенные на «миссию в Томбукту». Покровительство паши Юсуфа немногого стоило в месяце пути от его столицы, а ведь паша получил от экспедиции немалые деньги как раз за то, чтобы обеспечить Лэнгу благожелательное отношение этих старейшин.
Непосредственной причиной горестного удивления Лэнга послужили события в селении Бир-Серхет, куда экспедиция пришла 8 августа. Надо сказать, то, что здесь произошло, было довольно типичным для нравов большой караванной дороги.
Шейх потребовал полтораста талеров. Лэнг отказал: считалось, что такого рода расходы уже оплачены через посредство Юсуфа Караманлы до самого Гадамеса. Шейх промолчал, но когда пришла пора двигаться дальше, оказалось, что нельзя выступать без дополнительных верблюдов и увеличенного запаса воды. Поневоле пришлось обратиться к шейху, ведь без его разрешения у жителей нельзя было получить ни того, ни другого. Хозяин селения с готовностью дал согласие… на двойную против обычной цену. Выхода не было, и Лэнг безропотно заплатил.
Но этим дело не кончилось: шейх с отрядом воинов отправился сопровождать путешественников. И история повторилась: Лэнгу шейх «объяснил», что верблюдов ему продали по смехотворно низкой цене, и соответственно нужно доплатить еще примерно столько же. Майор коротко ответил, что до Гадамеса ни о каких деньгах разговаривать не намерен. Но после этого ему понадобилось все его самообладание, чтобы не обращать внимания на непрерывные и совершенно откровенные старания воинов «охраны» затеять ссору и драку. И не только не обращать внимания самому, но и удерживать своих товарищей от неосторожных действий. Когда шейху стало ясно, что таким путем поживиться не удастся, он увел своих людей в сторону от каравана.
Лэнг и его спутники провели малоприятную ночь, опасаясь нападения в любой момент. А наутро храбрецы из Бир-Серхета устроили ложное нападение на лагерь, рассчитывая на то, что путешественники начнут стрелять и тогда разграбление лагеря станет законным актом самозащиты со стороны нападающих. Их узнали лишь в самый последний момент, и дело обошлось без кровопролития. После этого разочаровавшийся шейх окончательно оставил экспедицию в покое, чем очень порадовал Лэнга.
Несмотря на такого рода неприятности, караван продолжал двигаться к Гадамесу. Идти пришлось кружным путем, и дорога заняла почти два месяца. За это время Лэнг познакомился не только со своеобразными нравами обитателей пустыни, но и с природой Сахары — с жарой, отсутствием воды, каменистыми участками, преодоление которых давалось с большим трудом. Он лишился практически всех своих научных инструментов: во вьюках разбились все барометры, эфир из гигрометров испарился, часы остановились. Последние три дня перед Гадамесом пришлось идти без еды — кончилось продовольствие — и на очень скудном водяном пайке. В пустыне новости распространяются на удивление быстро, о караване знали уже многие, и слухи о предстоящем вот-вот нападении на него изматывали нервы членов экспедиции. С тем большим облегчением вступили они 13 сентября 1825 года в Гадамес.
В этом городе Лэнгу предстояло провести больше семи недель, хотя сам он был готов двинуться дальше хоть на следующий день. Едва успев отдохнуть после тяжелого перехода, он пишет Уоррингтону: «Здесь для меня мало интересного, и едва ли я найду больше до того, как достигну Томбукту». Но продолжать путь, не дав прийти в себя измученным людям и животным, было невозможно. Притом и сопровождавший путешественника шейх Бабани, как и любой другой житель пустыни, не мог понять: к чему такая спешка? В Сахаре ко времени относились точно так же, как в Сьерра-Леоне…
Здесь, в Гадамесе, Лэнг подвел итог своим долгим размышлениям над загадкой Нигера, изложив их в записке, которую назвал «Беглые заметки о течении и окончании великой реки Нигер». Поскольку они предназначались для Батерста и были пересланы ему в Лондон, их миновала судьба большинства других бумаг Лэнга, погибших вместе с ним, и мы можем теперь представить, как путешественник собирался решать эту загадку перед заключительным этапом своей экспедиции.
Нравилось это Лэнгу или нет, но ему приходилось считаться с теми сведениями о Нигере, которые удалось собрать Клаппертону. Он это делает, но как бы нехотя, и сразу же добавляет: «Нельзя, однако, сказать, чтобы их путешествие, сколь ни богато оно информацией, внесло много ясности в решение проблемы окончания Нигера». Прежде всего, продолжает Лэнг, Клаппертон доказал, что впадать в Чад Нигер не может: дойдя до 13-го градуса северной широты, он не обнаружил в Центральном Судане никакой реки, похожей на Нигер и текущей в направлении этого озера. Вместе с тем султан Мухаммед Белло сообщил лейтенанту Клаппертону, будто Кворра, то есть Нигер, впадает в Бенинский залив, разделяясь на множество рукавов. Казалось бы, все более или менее ясно, к тому же совсем недавно сам Лэнг решительно поддерживал точку зрения Рейхардта и возражал против мнения Реннела о впадении Нигера в озеро в Центральной Африке.