Она изменила мою жизнь. Она привнесла в неё краски. Она разлила гуашь в моем доме, акварелью раскрасила мой черно-белый мир. Она и меня покрасила в оранжевый цвет, хотя он мне не к лицу и я смываю его, когда она отворачивается.
Лилия, в самом деле, многое сделала для меня. Я же ничего не сделал для неё. А ведь я хотел бы подарить ей весь мир, но могу только догнивающее пропитое сердце да теплую постель.
Может быть потому, что я одинок? Я, походу дела, обречен на одиночество. Я родился одиноким - у меня не было матери. Я жил одиноким - у меня не было друзей, только знакомые. Я умру одиноким... Скорее всего...
Даже в своей недолгой женитьбе я был одинок. Нет, я любил свою жену. Я очень её любил и проявлял даже больше пылкости, чем к Лилии. Это и понятно. Я был моложе, мечтательнее и романтичнее. Теперь то, я знаю, что романтики по большей части - глупые люди.
Я одинок, но ведь все мы одиноки в своем одиночестве. А самый одинокий - одинок даже в своей любви. Мы открываем врата этого мира, и не зависимо от того что видим - высший божий свет или свет от лампы в родильной палате - мы одиноки. Мы живём: кое-как учимся, меняем друзей как носки, спим, с кем попало, при этом называя это любовью; но вот мы открываем дверь своей комнаты, ставим чайник на плиту, садимся на стул и понимаем: всё-таки мы одиноки. У нас появляется жена, дети, но мы всё равно флиртуем с продавщицей из соседнего отдела потому, что мы одиноки. Мы старимся, медленно превращаясь в овощ: любимые дети отправляют нас как ненужную вещь в дом престарелых. Их можно понять, ведь они тоже одиноки. У нас появляется желание уснуть, не просыпаться: нам простительно - мы одиноки. Мы умираем. Время куда-то уезжает, оставляя нас один на один с мгновеньем, на которое противно смотреть. И вот наступает миг высшего прозрения и высшего одиночества
Мы испускаем дух и всё! Мы больше не одиноки.
Можно удивиться, как я до сих пор не покончил с собой. Действительно, я частенько подумывал о самоубийстве, особенно когда в очередной раз убеждался в невыносимой бессмысленности жизни. «Но зачем? - думал я, - Что это изменит?» И я пришёл к выводу, что умереть также бессмысленно, как и жить.
С появлением Лилии многое изменилось. Я стал чувствовать тягу к цветку, который она поцеловала, к бокалу, к которому она прикасалась губами, и даже к вещам, которые она задевала мимолетным движением своей лёгкой руки. Я стал чувствовать, что глупею. Я словно почувствовал в себе пробуждение, как мне казалось ранее, увядшего типа - романтика. Хотя разве я могу быть романтиком в тридцать-то шесть лет. Разве что, разочаровавшимся. Что у нас с ней получится?
Я взвешиваю все «за» и «против». Не найдя ни одного «за» и обнаружив десятки «против», я уступаю место чувствам и всяческими способами пытаясь отключить разум. Жить вообще, по-видимому, нужно сердцем, а не головой.
Мы любим друг друга. Она счастлива. Она считает, что это любовь на всю жизнь. Потом, когда через год или два, любовь начнет остывать и отношения охладеют, мы станем сторониться друг друга, будем задерживаться на работах, начнутся ссоры, возможно скандалы и наконец, в одно пасмурное туманное утро она уйдет, оставив записку, на кухонном столе. Уйдет к какому-нибудь франту с работы, коллеге или начальнику и, забывшись, обретёт своего заслуженное счастье вместе с ним или еще с кем-нибудь. А я, став опять одиноким, начну выпивать, вкусовые рецепторы к жизни пропадут и мое будущее станет до того неясным и глупым, что будет невозможно предсказать где и когда меня настигнет товарищ Танатос. Порой мне хочется оставить Лилию, а порой я готов отдать всё, лишь бы не отпускать её от себя.
Я не хочу под руку вводить её в мой мир. Она живёт в другом мире. Мире, где на рассвете слышны крики чаек или хотя бы карканье ворон. Закат в этом мире не бывает кроваво-красный. В этом мире по праздникам бьют в барабаны. В моем же: единственный праздник - это похороны, и на этом празднике слышен не звон колоколен и крики детей, а бряцанье стеклянных бутылок и удары стаканов по деревянному столу.
Что же мне делать? Может сбежать? Уехать? Но куда? Да и, на что? Незачем искать что-то в чужих краях, если в своих ничего не нашёл.