Слабее других словарей фонема представлена у Ж. Марузо. Фонема здесь рассматривается как фонологическая единица, а именно, как
«совокупность релевантных звуковых характеристик, реализующихся одновременно»[108].
Определение это надо считать достаточно бедным, поскольку фонема, собственно говоря, только и понимается как звук вообще. Это подтверждается также и тем, что Ж. Марузо производит разделение фонем исключительно по артикуляционно-техническим признакам.
По мнению В.В. Иванова,
фонема, будучи «основной единицей звукового строя языка, предельным элементом, выделяемым линейным членением речи», «функционирует в составе слов и морфем»[109].
Значит, для фонемы существенна ее принадлежность к сверхзвуковому уровню языка. В фонеме различаются интегральная сторона, которая выше ее отдельных различий, и дифференциальная сторона, отражающая позиционные различия.
Насколько морфемное понимание фонем получило у нас безусловное преобладание, видно и по разным популярным изданиям. Так, в словаре для учителей фонема прямо определяется как
«кратчайшая звуковая единица, способная различать звуковые оболочки… разных слов и морфем»[110].
Из словарной литературы наилучшее или, по крайней мере, наиболее четкое определение фонемы мы находим у А.А. Реформатского. Здесь важно прежде всего отграничение от других, односторонних теорий, а затем важно и положительное определение:
«Фонема не является простейшим элементом, т.к. состоит из мерисм (признаков), существующих симультанно (одновременно). Фонема – не физический звук (взгляды многих ученых 19 в.), не представление о звуке, не его психический эквивалент (ранние работы И.А. Бодуэна де Куртенэ, работы Л.В. Щербы, Т. Бенни, Н.С. Трубецкого), не группа родственных звуков (Д. Джонс), не звуковой тип (Щерба), не „пучок“ признаков (Л. Блумфилд, Р. Якобсон, М. Халле) и не фикция (У. Тводделл), а прежде всего элемент морфем, вне которых фонема немыслима»[111].
Это разграничение со множеством всякого рода односторонних, недостаточных и попросту неверных теорий нам представляется драгоценным. А то, что фонема немыслима без внезвуковой морфематики, свидетельствует только о том, что автор хочет понимать фонему как выражение общечеловеческой коммуникации. Так оно и должно быть, поскольку чисто звуковое понимание фонемы не имеет никакого отношения к человеческому языку, состоящему не просто из звуков, но из звуков с определенной коммуникативной семантикой.
В этом определении фонемы, которое мы считаем одним из лучших, может быть, надо было бы больше остановиться на положительном содержании фонемы. У А.А. Реформатского, с одной стороны, фонема есть «предельный элемент, выделяемый линейным членением речи». Если фонема действительно есть предел звучания, то уже по одному этому она есть нечто неделимое и цельное. А с другой стороны, фонема «состоит из мерисм (признаков), существующих симультанно (одновременно)» Следовательно, фонема есть единораздельная цельность. Но единораздельная цельность есть то, что обычно называется структурой. И вот этого структурного момента, как нам кажется, и не хватает в предлагаемом у А.А. Реформатского определении фонемы. Она, конечно, здесь вполне предполагается, но она не закреплена здесь терминологически.
Морфемное понимание фонемы проводится и в Советском Энциклопедическом словаре[112]. «Словарь современного русского литературного языка» и «Словарь русского языка» также определяют фонему как звукоразличитель слов или морфем[113]. Д.Н. Ушаков определяет фонему как
110
113
Словарь современного русского литературного языка. М., 1964. Т. 16;
Словарь русского языка. М., 1961. Т. 4.