В процессе следствия один из них, член дирекции, с документами в руках доказывал, что он импотент, а другой, как и Пискунов, теоретик социалистического реализма, — что он просто был "мойщиком" дам, поступавших в распоряжение высокопоставленных лиц. В институте об этой истории многие помнили и рассказывали со смехом. Однажды Анисимову на стол, вместо рукописи разъяренной мамой был брошен грудной младенец, как две капли воды похожий на одного симпатичнейшего доктора наук.
Уже на моем веку разразилась громкая история, когда в Москве накрыли целую фирму, поставлявшую потребителям женщин и весь набор необходимых для сладострастья квартирных услуг. Судили большую группу, организаторов, однако среди них опять, как на грех, оказался сотрудник ИМЛИ, ученый секретарь зарубежного отдела, который якобы поставлял для фирмы привозимые им из-за рубежа порнографические журналы (сегодня эту продукцию взрослые могут купить на любом книжном развале, а по телевизору ее смотрят даже малые дети, но в те времена, как известно, "секса в СССР не существовало") и даже сфотографировал "ню" какую-то несовершеннолетнюю девицу (со зрением у него, впрочем, дело обстояло так плохо, что он вряд ли мог свой объект разглядеть даже вплотную). Меньше всего этот скромный кабинетный ученый походил на растлителя. Однако возмущению институтских дам не было предела, причем больше всего возмущала их жена этого бедолаги, которая его не только не бросила, но даже отказалась предать публичному поруганию... Благородный Сучков и ему дал возможность покинуть институт без особых последствий.
Небезынтересно заметить, что уход из ИМЛИ сказывался на профессиональной деятельности персонажей всех этих скандалов скорее благотворно, нежели негативно. Пискунов, много лет заведовавший впоследствии кафедрой в костомаровском Институте русского языка, забыл про социалистический реализм и переквалифицировался в исследователя творчества Андрея Белого, а наш подслеповатый донжуан из американиста превратился в знатока русской идеалистической мысли начала XX века, успешного издателя литературоведческого журнала и плодовитого библиографа русской эмигрантской литературы.
"Наверху", надо полагать, высоко оценивали деятельность Сучкова по искоренению инакомыслия в институте. По истечении первого же года директорствования он уже издал свою докторскую диссертацию книгой "Исторические судьбы реализма" и стал членом-корреспондентом АН СССР. Ясно было, что в обстановке, постепенно воцарившейся в ИМЛИ, лучше всего было бы ничего не писать и не издавать. И советский отдел был избран дирекцией именно для такого "ничегонеделания". По инерции еще успел проскочить у нас в свет сборник "Жанрово-стилевые искания современной советской прозы", оставшийся от прежних ресурсов, хотя помню, сколько хлопот я натерпелся со своей статьей о так называемой "молодой прозе", куда были собраны все авторы столь неприятного для нашей дирекции катаевского журнала "Юность" — А. Гладилин, В. Аксенов, В. Амлинский, Э. Ставский и другие. Чтобы статью разрешить к печати, Сучков и Щербина заставили меня ее решительно испортить и дополнительно набить "правильными" именами, которые практически перевели анализ конкретного стилевого течения в привычный тематический разговор относительно "образа молодого человека" в литературе.
Поскольку мы с Л. М. Поляк были редакторами сборника, нам удалось все-таки представить в нем — именами В. Шукшина, Ю. Казакова, В. Белова, Е. Носова, К. Паустовского, С. Залыгина, В. Распутина, П. Нилина, В. Тендрякова и других — вполне добротную, иногда первоклассную, современную русскую прозу (а "под шумок" даже протащить в статье Елены Краснощековой, уехавшей впоследствии в Америку и написавшей там несколько превосходных книг, — раздел о В. Максимове, который уже был одной ногой "на выезде"). Но этот изданный в 1971 году сборник фактически и стал последней коллективной работой старого, "дементьевского", сектора. Дальше, на протяжении 70-х каждый, кто в нем оставался, выживал как мог. Кто-то перешел работать в другие отделы, где можно было составить реальный план, кто-то ушел на пенсию, кто-то умер.