На моих глазах сектор распадался и как человеческое сообщество, и это было очень грустное зрелище. В лучшие годы его сотрудники собирались в доме Александра Осиповича Богуславского, специалиста по советской драматургии, о которой он вместе с В. А. Диевым написал целых три книги. Богуславский, в прошлом одессит, был человеком с хорошими манерами: за обеденным столом он неизменно заправлял за ворот белоснежную салфетку. Он не любил, когда его называли "Иосифовичем", и неизменно повторял: "Осипович!" (Правда, много лет спустя я прочитал в какой-то старой одесской газете информацию о встрече заехавшего в Одессу Бабеля с читателями, свидетельствующую, что в этом городе отчество "Иосифович" зазорным не считалось: "Доклад о творчестве писателя сделал А. И. Богуславский".) Богуславские собирали у себя сотрудников сектора по разным торжественным поводам. Хлебосольный стол накрывала жена Богуславского Клавдия Павловна, в прошлом — ответственный работник Госплана СССР, добрейшая женщина и замечательная повариха, целиком посвятившая себя на пенсии служению своему супругу, лицо которого, казалось, постоянно выражало озабоченность судьбами всей русской драматургии. В атмосфере этой семьи и взаимоотношениях ее персонажей многое напоминало чеховского "Дядю Ваню", где Клавдия Павловна, мне кажется, играла роль Войницкого.
Помимо сотрудников сектора здесь появлялись порой и давние друзья Богуславских, люди весьма колоритные: актриса Малого театра, из последних великих старух, Елена Митрофановна Шатрова; знаменитый директор Дома актера Александр Моисеевич Эскин, нежно друживший не столько со знатоком театра, сколько с хозяйкой дома; главный кремлевский стоматолог профессор Алексей Иванович Дойников. Шатрова с доброй всепрощающей улыбкой выслушивала короткие энергичные реплики своего мужа, огромного моряка, намного моложе ее, успевшего когда-то участвовать в подавлении Кронштадтского мятежа, а ныне, в редких за столом паузах между тостами, предлагавшего повесить лучших представителей творческой интеллигенции. Дойников, простой и веселый человек рабочее-крестьянского происходения, живо, в лицах, рассказывал о своем общении с власть предержащими (имея в виду его профессию надо бы сказать, "пасть предержащими") — о том, как председатель Президиума Верховного Совета Подгорный у себя на даче любил с утра, перед работой, выпить бутылку коньяка и заесть ее тарелкой наваристого, с чесночком, борща; а у Брежнева было "высокое нёбо", не позволявшее советской стоматологии наладить ему внятную речь; а у Кагановича, не любившего чистить зубы, что было сущим мучением для врача, заглядывавшего ему в рот, всегда отражалось на лице сомнение — не пойти ли ему к другому, быть может, более умелому профессору... (Недавно в телефонном справочнике Москвы я увидел: "Стоматологическая клиника профессора Дойникова" и порадовался за него.) Все это звучало вперемежку с бесконечными здравицами за Воронского, Полонского, за журнал "Новый мир" и друг за друга, а также шумными восторгами по поводу огромных аппетитных кулебяк, торжественно приносимых из кухни раскрасневшейся Клавдией Павловной.
Увы, с течением времени праздничные застолья постепенно сворачивались и тускнели, как сворачивалась и тускнела в эпоху застоя сама жизнь. Между "секторянами" все отчетливее обнаруживались политические и человеческие разногласия. После того, как один из политических споров, накалившихся по мере поглощения кулебяк, наливок и водок закончился скандалом, Клавдия Павловна заявила что больше сектор собирать не будет.
"Маразм крепчал", — принес в ИМЛИ новомодное bon mot эпохи застоя Дементьев. Он любил острословие московской интеллектуальной элиты: "Враги сожгли родную МХАТУ"; "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью". Мы поддерживали с Александром Григорьевичем после его ухода добрые отношения и навещали его в Красной Пахре. Недавно я нашел трогательную открытку от него, поздравляющую с Новым 1975 годом и чьей-то эпиграммой: "Происходит укрепление штатов — / Твардовского сменяет Наровчатов. / Наступают исторические времена / Овчаренко и Козьмина". Стихи были посвящены новому периоду в истории "Нового мира", когда главным редактором журнала был назначен Наровчатов, а тот в свою очередь взял в замы сотрудника ИМЛИ Мстислава Козьмина, сына известного историка, всем своим видом подтверждавшего изречение о природе, отдыхающей на детях. Козьмин не имел к журналистике никакого отношения, и потому, вероятно, успел после "Нового мира" побывать и в роли главного редактора "Вопросов литературы", журнала, созданного Дементьевым.