"Что такое социалистический реализм, знают сегодня даже дети — это когда писатели изображают жизнь не такой, как она есть, а какой должна быть в свете указаний партии, — писал я во врезке. — Стендаль сравнивал роман с зеркалом, проносимым по большой дороге. Социалистические реалисты тоже, пыхтя и утирая капли пота, выходили на большую дорогу и тащили по ней свои зеркала — выпуклые, вогнутые, волнообразные. Некоторые зеркала годились только для комнаты смеха. Особенно смешно выглядели в них взаимоотношения мужчины и женщины, преломленные сквозь призму классовой борьбы, в соответствии с давними указаниями известного советского сексопатолога профессора А. Б. Залкинда: "Привлекать, побеждать в любовной жизни должны социальные, классовые достоинства, а не специфические физиологические приманки. <…> Надо умеючи организовать сексуальность, урегулировать ее, поставить на должное место. <…> не разрешать себе ту безудержную утечку энергетического богатства, которая характеризует половую жизнь современного буржуазного общества". Открывая рубрику, редакция приглашает читателя в забавное путешествие по страницам забытых или известных, давних или недавних произведений советской литературы. Перед вами не пародии, а честное изложение произведений, основанное на авторском тексте, взятом в кавычки. В качестве объекта для первого пересказа выбран классический образчик соцреализма — роман Ф. Гладкова "Цемент". Нейтральное слово нужно здесь только для того, чтобы читатель не утерял общий смысл описываемого. А уж смеяться или плакать — решайте сами. Итак:
"Любовь в цементе"
После трех лет, проведенных "в громе Гражданской войны", возвращается домой "красноармеец в зеленом шлеме" Глеб Чумалов. У него "крепкие квадратные челюсти, а щеки проваливаются черными ямками". "Партия и армия приказали ему: иди на завод и бейся за социализм, как и на фронте". Но прежде чем начать биться, Глеб решил увидеть жену и дочку: "Сейчас встретит его жена Даша с дочкой Нюркой, вскрикнет и замрет на груди". "Женщина в красной повязке, смуглая, густобровая, в мужской косоворотке, стояла в черном квадрате дверей и смотрела на него с изумлением". "Дашок, жинка! Родная! Ну!…" — Глеб вскинул ее на руки и хотел унести в комнату. Но Даша вырвалась: "Мне страшно некогда… Я обедаю в столовой нарпита, а хлеб я получаю в парткоме… Два дня я не буду — очень срочная командировка в деревню. Мне ни минуты нельзя… Сам понимаешь: партдисциплина".
"И побежала быстрыми шагами".
"После возвращения из командировки… ночью… словоохотливо рассказывала о своей командировке в женотделе… О Нюрке говорили — Нюрка молодчина, в детском доме чувствует себя свободно. Как-то Даша взяла ее на праздник домой, но она все время рвалась обратно". Глеб "не слушал ее, отвечал невпопад… обнимал ее, брал на руки, распалялся… Она оскорбленно упрекала его: "Почему ты не чувствуешь во мне товарища?" Когда "Даша разделась… он сгреб ее в охапку, бросил на кровать… голое тело ее бесстыдно корчилось от натуги. Вдруг ловким ударом ног она сбросила его на пол: "По какой это азбуке коммунизма ты учился, товарищ Глеб? Вот так большевик! Я уже не только баба…" Какая-то невиданная сила дышала в ней".
Эта невиданная сила позволяет Даше долго отбиваться и от другого коммуниста, предисполкома Бадьина, "смуглого, со сдвинутыми бровями, с бритым черепом, коренастого, в черной коже" ("Даша закорчилась, чтобы освободиться от его взбешенных мускулов…"), но тут пасть бы ей, да хорошо Бадьину помешал заставший эту сцену казачий разъезд. Глеб и Бадьин мучаются от Дашиного непокорства и никак не могут совершить утечку своего энергетического богатства. Тем временем на Глеба кладет глаз "товарищ Мехова, завженотделом". "Полечка Мехова" пригласила Глеба домой. "В комнатке было светлоти пусто. У стены стояла железная кровать. Над кроватью — Ленин". Глеб пожаловался на Дашу: "Не в силах взять ее… и это делает меня зверем". Полечка "стояла перед Глебом такая простая, открытая, такая доверчивая и близкая", что "он прижал ее грудь к себе", и уже готов был совершить утечку своего энергетического богатства, но "у кровати, когда он уже поднял ее на руки, раздался дробный стук в дверь", и неожиданно пришла Даша.
Бадьин оказался удачливее Глеба: он жил в соседней с Полей комнате и однажды, получив от Даши парийный отпор ("Уезжай сейчас же. Иначе я поставлю вопрос о тебе в партийном порядке"), ночью постучался к Меховой в дверь. "Что тебе надо, Бадьин? — спросила Поля. — Что тебе надо?" "И не успела опустить рук: страшной тяжестью он обрушился на кровать и придавил ее к подушке". С тех пор третий жилец Полиной коммуналки, недобитый интеллигент Сергей Ивагин, читающий ночами ленинский "Материализм и эмпириокритицизм", не раз слышал через стену, как "громыхала и свистела кровать", а "голос Поли был рваный — не то она плакала, не то смеялась".