Не может быть!
Они были вместе всего три месяца и поженились лишь за несколько часов до его отъезда, — но она знала лицо Бена, так же хорошо, как лицо своего сына. Ведь они похожи, как две капли воды: те же черные глаза и волосы, тонкий с горбинкой нос, ямочка на подбородке. Вот только щеку мужчины рассекает шрам, да горькие морщинки змеятся у рта, как бывает у людей, много и долго страдавших.
Как будто мысли о Бене вызвали его призрак! Лора, не в силах была ни вздохнуть, ни охнуть.
— Бен… — пробормотала она.
Он недоуменно вскинул бровь.
— Я вас знаю?
Голос его изменился, стал низким, рокочущим, точно горный поток, скачущий по камням, — но это был голос Бена. Сумочка выскользнула из ослабевших пальцев Лоры. Пошатываясь, она шагнула к Бену… и наступила тьма.
Бен успел подхватить женщину прежде, чем она упала, — хотя при этом ударился бедром о край стола, и раненую ногу пронзила острая боль. Привычно не заметив этой боли, он поднял женщину на руки.
Онемев от потрясения, он всматривался в лицо незнакомки. Она назвала имя, которым он не пользовался уже много лет. Неужели он и вправду знает эту женщину? Бледное лицо, короткий задорный носик, крупный сочный рот, чуть раскосые глаза — ее черты казались ему совершенно незнакомыми. А впрочем, разве за эти восемь лет видел он хоть одно знакомое лицо? Он не узнал даже собственных родителей!
И вдруг перед мысленным взором Бена вспыхнула яркая картинка.
Он стоит на холме, обнимая за плечи женщину, очень похожую на эту, — только совсем юную. Застенчиво улыбаясь, она протягивает ему сложенный вчетверо тетрадный листок.
— Это что, подарок мне? — поддразнивает он, разжимая объятия, чтобы развернуть листок.
Девушка смешно морщит нос.
— Ты бросаешь меня на целых четыре дня. С какой стати мне тебя задаривать? — Едва заметное пожатие плеч. — Это так, набросок от нечего делать, забава.
Бен наконец разворачивает листок — и смеется от души. Он изображен в облике ангела, в белоснежной тунике и с крыльями.
Бен шутливо проводит пальцем по задорному носику девушки.
— Сколько раз я твердил тебе, что я вовсе не ангел?
— Да, я знаю, что ты не идеален, но ты — мой ангел-хранитель, — почти беззвучным шепотом отвечает она. — Поэтому я нарисовала тебя со сломанными крыльями.
Видение рассеялось, исчезло. Потрясенный Бен задыхался, и сердце его колотилось в груди тяжело и гулко, словно кузнечный молот.
Воспоминание! Самое настоящее воспоминание!
На краткий миг распахнулась в его сознании потайная дверца памяти — и вновь захлопнулась так быстро и надежно, что Бен ни за что на свете не сумел бы отворить ее вновь.
И лишь сейчас он осознал все значение увиденной картины. Наверняка именно эта женщина сделала рисунок, который нашли в его крепко сжатой руке, когда жители глухого ливанского селения нашли в горах его полумертвое тело. Рисунок, который он хранит восемь лет. Рисунок, который и сейчас лежит в его бумажнике. Единственная реальная ниточка к его прошлому.
Пораженный этой мыслью, Бен пристально вгляделся в лицо женщины, которую держал на руках. Ее золотистые волосы рассыпались по его плечу, лицо с тонкими чертами пепельно-бледно. Кто она? Кем они были друг для друга? Приятелями? Любовниками? Скорее уж второе — если он так легко вспомнил, что такое держать ее в объятиях.
Вспомнил! Это уже само по себе было чудом. Заметив, что голова женщины неловко запрокинута, Бен подошел к дивану и уложил незнакомку, уложил так бережно, словно она была бомбой с часовым механизмом. А разве нет? Одно прикосновение к ней взорвало всю его нынешнюю налаженную жизнь. Что же будет, когда она очнется и заговорит?
Бен резко выпрямился и, прихрамывая сильнее обычного, отошел в дальний угол комнаты. В мыслях его царил сумбур.
Семь с лишним лет назад он очнулся в горах Ливана и еще полтора года мучился от ран, которые никак не заживали, непрерывно страдал оттого, что не мог вспомнить, кто он и откуда. Его память словно стерли влажной тряпкой, как стирают следы мела со школьной доски. Нет, он умел есть, говорить, одеваться, он читал, писал и разговаривал на двух языках… но все личные его воспоминания исчезли бесследно.
Бен не узнал даже своего отца, когда тот наконец увез его из госпиталя домой, в Брайтон. Не узнал свою мать, сестру и брата, не узнал друзей. Они все поочередно рассказывали Бену о его жизни: любимые блюда, детские проказы, школьные успехи… даже показывали фотографии. Однако эти «воспоминания» так и остались для него ненастоящими. Плоскими, словно нарисованными, без запаха, вкуса и цвета.