На следующий год Гил предпочел провести каникулы с друзьями. Визиты Фрэнка становились все более редкими и непродолжительными. Иногда он забирал Кэти-Мей к себе в Дублин, а потом отсылал самолетом домой в качестве «малолетней без сопровождающего лица». Крессида с полной безнадежностью наблюдала, как разваливается ее семья, а образовавшийся вакуум заполняет папаша.
Е-мейл от Фионы Мур Шону Брофи, «Дублин дейли ньюс»
Привет! Извините за назойливость, но я только что вернулась из-за границы, и мне нужно pronto[7] приниматься за работу. Была бы весьма признательна, если бы вы сообщили свое решение как можно скорее. «Индепендент» очень заинтересован в моих материалах, но у меня старинная привязанность к «Ньюс» — я четыре года работала с легендарной Филпотт. «Индепендент» может подождать до среды.
Фиона Мур
Глава 3
Полковника Пирса Холингворда хоронили в жаркий день в конце июня на кладбище оксфордширской деревни Элсфилд, через неделю после его смерти. Фрэнк Рекальдо, следуя за своим семейством в полупустую церковь, размышлял о том, как мало он думал о столь желанном воссоединении. И думал мало, и ничего не планировал. Заняв место рядом с женой, он сжал руку Кресси, и она ответила застенчивой и робкой улыбкой, которая ему так нравилась. Но при этом его не покидало удручающее ощущение какой-то потери. Куда ушла любовь? Он вдруг понял, как трудно будет вновь приспособиться к семейной жизни.
С самого его приезда в доме воцарилась напряженная атмосфера, а Фрэнк к тому же огорчил Крессиду, сразу предложив перетащить их двуспальную кровать в спальню покойного тестя. Ее реакция была такой, словно мертвое тело все еще находилось там. Она наотрез отказалась, и супруги до утра проспорили шепотом, пока она не ушла в кухню заваривать чай, оставив Фрэнка, который тут же погрузился в сон. За все утро едва ли обменялись парой слов и потом, когда отправились в церковь, тоже продолжали отмалчиваться.
Все это, думал Фрэнк, выглядит так, словно они с женой только что познакомились. Кресси казалась какой-то чужой. Она всегда была тоненькая, но сейчас похудела еще больше и выглядела бледной и хрупкой. Под ее светло-карими глазами залегли темные круги, а волосы цвета светлого меда, отросшие до самых лопаток, были стянуты у шеи в хвост. Ей явно не хватало любви, однако Фрэнк подавил желание тут же заключить жену в объятия. Одета она была в мрачный темно-синий костюм, на шее нитка жемчуга, на ногах черные уличные туфли. Восемнадцатилетний Гил выглядел очень спортивно и жизнерадостно. Он был в джинсах и в белой рубашке без галстука. Ростом он был чуть больше шести футов, широкоплечий, с карими, как у матери, глазами; светлые волосы оставлял не по моде длинными, чтобы закрывать ухо со спрятанным там миниатюрным слуховым аппаратом. Девятилетняя Кэти-Мей была худенькая и длинноногая, как отец, с ярко-синими глазами, бледной кожей и гривой иссиня-черных кудрей. Одета она была в темно-синий в белую полоску бретонский костюмчик.
Сам Фрэнк обрядился в темно-серый костюм и черную рубашку; высокий — шесть футов и четыре дюйма, он был таким же тощим, как и всю жизнь. Черные волосы с годами приобрели серо-стальной оттенок, но синие глаза по-прежнему сверкали как электрические лампочки. Все вместе они выглядели очень красивой группой. Кресси сместилась вбок, погладила дочь по волосам. Кэти-Мей всегда была папочкина дочка, но во время вынужденного пребывания в Элсфилде мать и дочь стали очень близки. И Кресси ломала голову, как сложатся отношения теперь, когда семья воссоединилась.
Заупокойная служба была короткой, местный викарий вел ее небрежно и вообще неумело. Семья распалась на две группы, разделенная почти видимым барьером: мужчины по одну сторону, Крессида и ее маленькая дочь по другую. Связи, образовавшиеся за время их вынужденной жизни порознь, всего за несколько часов снова вылезли наружу. Фрэнк посмотрел на жену: та была погружена в задумчивость. Викарий начал гимн, и он поднялся со скамьи. Но только когда его сильный баритон начал выводить «Вперед, Христовы воины», она встала вместе со всеми остальными прихожанами. Тут он заметил, что плечи Гила вздрагивают от смеха. «Полковник — он и здесь полковник», — прошептал юноша ему на ухо. Фрэнк перестал петь, поймал взгляд Крессиды, и тут вся семья вдруг принялась неудержимо хихикать. А ведь с этого вполне можно начинать новую жизнь, подумал Фрэнк, чувствуя облегчение. Он нагнулся над дочерью и прошептал Крессиде на ухо: «А почему бы нам не отправиться на ленч в ресторан?» И вовремя успел остановиться, не брякнул «чтобы отпраздновать».