Нагрузившись всевозможной зеленью, я спускался к речушке, потом шел вдоль нее по тропке, ведущей к нашему дому. В здешних дебрях не было змей — они не смогли перебраться на эти острова. Не было у нас и скорпионов. Вообще-то скорпионы ухитрились проникнуть с судами на архипелаг, но дальше галечного берега они не пошли. Единственной ядовитой тварью, которой нам приходилось остерегаться, была огромная, с ладонь, желтая тысяченожка. Укус тысяченожки не смертелен, но мы все-таки старались не наступать на нее.
А дома Лив, окутанная клубами дыма, стряпала обед. Таро и феи очищены, на углях лежат испеченные плоды хлебного дерева. На третье задуман сюрприз: Лив вся в копоти и слезах, искусно орудуя двумя мокрыми палочками, пекла прямо на огне чудесное печенье.
— Попробуй! — она подала мне ореховую скорлупу, в которой лежали какие-то угольки. — Жаль только, пригорело сверху.
— Ничего, — ответил я, — зато внутри сырое…
Нет, что ни говори, Лив великолепный повар, она к любой трапезе умела приготовить лакомые блюда по рецептам каменного века…
Так прошла неделя, другая, третья. Однажды, встав из-за обеденного стола, мы ощутили голод. Живот был набит, как барабан. На столе остались лежать плоды хлебного дерева, таро и бананы, с которыми мы не справились. Не потому, что невкусно, просто больше не могли их есть. И все-таки мы ощущали голод!
Вечером мы долго не могли уснуть.
— Послушай, Лив, — сказал я, — копченая лососина.
— Жаркое, — отозвалась Лив. — Свиная отбивная с кислой капустой.
— Нда, — сказал я. — А как насчет рябчика с подливкой? Что?!
— Бифштекс, — спокойно ответила она.
Победа осталась за ней…
Ночыо мне приснился обед из трех блюд. Я еще не успел облизать последнюю тарелку, когда подала голос кукушка.
Надо было что-то предпринимать. Не дожидаясь завтрака, я сунул за пояс секач и зашагал вниз по склону. Щебетали птички, куковала кукушка… В долине речка мурлыкала свою вечно новую песенку. Приметив заводь, я вошел в воду и нагнулся, всматриваясь в дно. Внимание! Из-под камней рывками выползали какие-то неуклюжие черные твари! Они медленно приближались, выпучив глаза, точно загипнотизированные видом моего носа. Один царапнул мне колено своей длинной жесткой клешней. Но я стерпел, потому что одновременно второй подкрался к моей руке. Ущипнул ладонь… Рванувшись вперед так, что брызги полетели, я сжал пальцы в кулак. Куда там! Не так-то просто, оказывается, поймать рака!
Когда рябь улеглась, на пестром дне не было видно ни одного рака. Впрочем, они скоро появились опять — и снова я опростоволосился. Так повторилось несколько раз, пока большим ракам игра не надоела, и только мелюзга продолжала меня дразнить. Я пошел вверх по речушке, по дороге спугнул нескольких здоровенных раков, которые окружили разбитый кокосовый орех. Вдруг меня осенило: надо сделать ловушку, положить для приманки орех… Несколько попыток, и я наконец-то восторжествовал!
Держа в руке первого добытого мною рака, я чуть не плясал от радости. И когда солнце возвестило полдень, я пришел домой с целой охапкой чудесных раков, завернутых в большие листья. То-то было ликование! Никогда не забуду наше пиршество — вареные раки и жареные плоды хлебного дерева. Сперва мы насладились нежным мясом. Потом сгрызли все клешни и панцирь, запив их лимонным соком, и наконец-то ощутили блаженную сытость… Существенное пополнение нашего меню!
Мы устраивали все более хитроумные ловушки и стали ловить на кокосовый орех не только раков, но даже каких-то рыбешек.
И жизнь в бамбуковой хижине снова казалась нам прекрасной.
Как-то раз, когда я плескался в речушке, добывая раков, из-за высоких стеблей папоротника вдруг появился островитянин. Он был настолько поглощен своим делом, что даже не заметил меня. В одной руке у него была миска из высушенной тыквы, в другой — тонкое двухметровое копье с металлическим наконечником.
Он разжевал кусочек кокосового ореха и выплюнул кашицу в речушку. Течение понесло ореховые крошки под камни… Вдруг копье молниеносно нырнуло — и тотчас вынырнуло, извлекая из воды трепещущего рака.
"Вот оно что…" — подумал я, вставая. Миска была полна раков, пронзенных острым копьем.
— Каоха! — крикнул я островитянину.
— Бонжур, мсье, — учтиво ответил он по-французски и протянул руку для приветствия, поклонившись до самой земли.
Это был местный священник. Я спросил — не его ли звать Пакеекее, и, услышав утвердительный ответ, увлек священника к своей хижине, где вручил ему письмо на полинезийском языке. Оно было написано Терииероо, таитянским вождем, который велел мне передать письмо Пакеекее. если доведется его встретить. Дело в том, что Пакеекее учился на Таити читать и писать, чтобы стать священником; там он и познакомился с вождем Таити.