Терииероо очень вежливо просил его потеплее принять меня и Лив. Мол, мы приемные дети таитянского вождя, да к тому же еще и настоящие протестанты. И Пакеекее постарался добросовестно выполнить просьбу своего друга.
Трое суток, с утра до вечера, длилось пиршество у священника. Хозяева резали скот, ловили рыбу, собирали плоды; на кухне беспрерывно суетились женщины и дети, и сквозь ее бамбуковые стены непрестанно струился дым. Стол был накрыт для священника, нас и звонаря — вахины и дети ели, сидя на полу. Представляете себе, сколько было радости, когда оказалось, что звонарь— не кто иной, как Тиоти, тот самый, у которого болел зуб!
Но праздник был только для протестантов, и все местные католики торчали за изгородью, глядя, как мы уписываем свинину и курятину. В жизни не видал более унылых физиономий.
— А что — много протестантов на Фату-Хиве? — вежливо начал я застольную беседу.
Священник утерся простыней, которая заменяла скатерть, подумал и начал считать по пальцам.
— Нет, — заговорил он наконец, — к сожалению, католиков больше. Все отец Викторин виноват: когда объезжал острова, щедро платил рисом и сахаром тем, кто переходил в его веру.
— А все-таки сколько же протестантов? — домогался я.
Священник опять посчитал.
— Один умер, — сказал он. — Выходит, остается двое — я и звонарь.
Он смущенно улыбнулся и добавил:
— Был еще один, но он переселился на Таити.
На третий день пиршества мы просто не могли больше есть. После обеда звонарь Тиоти откуда-то достал огромную, больше локтя длиной, раковину, вышел на дорогу и трижды громко протрубил в нее. Потом вернулся к столу. Долгий антракт — затем он повторил свой номер. Еще антракт, и еще один концерт на раковине. После третьего выступления Тиоти священник торжественно объявил, что они со звонарем идут в церковь, ведь сегодня воскресенье.
По каким-то неведомым соображениям нас в церковь не пригласили, зато нагрузили остатками угощения, чтобы мы их унесли домой.
Рядом с дощатым домом священника стояла бамбуковая лачуга без окон, крытая пальмовыми листьями. Это и была церковь протестантов. А поодаль мы увидели католический собор — дощатые стены выкрашены белой краской, крышу из рифленого железа венчает шпиль… Да, пожалуй, на Фату-Хиве и впрямь почетнее быть католиком.
Мы зашагали вверх по долине, а священник и звонарь отправились в свой бамбуковый сарай.
Кроме еды священник одарил нас всевозможными редкостями. Меня больше всего поразил коралл причудливой формы. Когда мы плыли вдоль побережья Фату-Хивы, я не видел ни одного рифа — следовательно, если верить науке, кораллов здесь быть не должно. Но белый как снег коралл был найден на Фату-Хиве!
И однажды рано утром мы вместе со звонарем и его женой, очень приветливой, добродушной женщиной, отправились в дальний поход. Нас обещали повести туда, где есть кораллы, на пустынный берег с красивой белой галькой, который островитяне называли Тахаоа.
Нелегкий это был путь! По узкому бережку, по обвалившимся сверху каменным глыбам. Справа бесновался океан, слева к небу поднимались грозные красноватые скалы. Здесь каждый день бывали камнепады, особенно после дождя.
Невелик простор для прохода… Могучие океанские валы обрушивались на остров, кипя и пенясь среди глыб, по которым мы шагали. Потом глыбы сменились узким карнизом из застывшей лавы. Стали попадаться всевозможные гроты и пещеры. Мы шли по изваянным природой мостикам, заглядывая в шахты и провалы, на дне которых плескалась вода. В одном месте что-то гудело и рокотало прямо в толще скалы у нас под ногами, а из расщелины через равные промежутки времени вырывался фонтан.
Не слишком приятный маршрут, но Тиоти чувствовал себя уверенно. Он смело прыгал босыми ногами с одного острого камня на другой. Этот человек мог бы, наверно, плясать на битом стекле…
Путь занял не один час; наконец мы, обогнув выступ в скале, спустились с глыбы на красивый пляж. Тахаоа…
На километр с лишним протянулась полоса ослепительно белого песка и белоснежных камней. Ее окаймляли отвесные скалы, вдоль подножия которых росли пальмы и зеленела трава.
Удивительное чувство овладело мной, когда я очутился на этом загадочном берегу, где все переливалось и блестело на солнце. Редкие на Маркизских островах участки плоского берега в устьях долин обычно сложены мелким-мелким угольно-черным лавовым песком. Здесь я увидел нагромождение коралловых глыб, и песок был тоже смесью кораллов с миллионами перемолотых в порошок ракушек.