Утром 7 марта я решаю, что достаточно долго пользовался гостеприимством мадам Фредес и пора снова отправляться в дорогу. Накануне я впервые столкнулся с чувством, которое будет посещать меня часто на протяжении всех предстоящих лет пути; ноги будто бы сковывает, сердце стучит глухо, словно экономит удары. Каждый из органов чувств как будто приведен в боевую готовность. Мне кажется, что я стремительно возвращаюсь в первобытное состояние, поворачивая колесо эволюции вспять… Это мой инстинкт дает команду двигаться в путь.
Меня ждет Южная Америка.
Признаться, я все-таки немного трусил…
Проведя несколько дней на палящем солнце, я, порядком измученный, наконец прибыл в деревню Сото-ла-Марина. Только что я пересек пустынную область, где видел многочисленные ранчо протяженностью до десяти тысяч акров каждое. И ни души… Впервые я всерьез голодал, не говоря уже о том, что не подумал о достаточном запасе питьевой воды. Нужно пристальнее следить за тем, чтобы не перерасходовать припасы. В надежде попроситься на ночлег я направляюсь в сторону местного полицейского участка, но по пути замечаю покачивающуюся на всех ветрах крышу маленькой такерии[15]. Ее хозяйка Мария, очаровательная молодая женщина, делает лучшие тако, которые мне когда-либо доводилось пробовать. Она ласково приглашает меня обосноваться у нее, поставив палатку прямо за такерией. «Здесь спокойно», — заверяет она меня, не прекращая нарезать лук. Славная Мария! Ей я обязан своим «первым крещением» этими сумасшедшими мексиканскими ночами, шум которых не уступает звучанию настоящего рынка. Едва я устроился поудобнее в своей палатке, как откуда-то донеслись тявкающие звуки, такие резкие, будто кто-то колотил разводным ключом по автомобильному кузову. Тотчас со всех сторон ответила еще добрая дюжина собак. Вой и лай слились в дьявольский концерт. Уловив подозрительные звуки, будто кто-то царапается, я выбрался из палатки и увидел, как один пес удирает с буханкой моего хлеба, а второй — тащит в зубах мой сыр. В ту же минуту вокруг принялись петь петухи, поздравляя собачью свору с удачной добычей. Остаток ночи я провожу уже совсем без сна, отчаянно бранясь и призывая в свидетели привязанную неподалеку свинью. Нелюдимое и неразговорчивое существо, казалось, даже начало поддерживать меня ворчливым похрюкиванием. На рассвете я выгляжу таким же насупленным и хмурым, как и мой собеседник с пятачком. Тут появляется кокетливо одетая Мария:
— Ну как? Тебе здесь было удобно и спокойно?
— Да уж, — даже не скрываю мрачной иронии.
— Видишь, я же говорила, — удовлетворенно кивает моя простодушная хозяйка.
Все последующие дни я пытаюсь хоть как-то приспособиться к непрерывному шуму и гаму, однако все попытки обрести тишину и душевный покой, о которых я мечтал, еще будучи в Штатах, с треском проваливаются. Впервые в жизни я попадаю в ситуацию, когда знакомые, как мне казалось, эмоции и обстоятельства кажутся совершенно непривычными. Во всем чувствуется разница — в поступках людей, в их отношении к бедности, даже в вопросах коррупции… Но при этом в них есть какая-то радость, бодрость духа и надежда. Складывается ощущение, будто те зеркала, что отражают реальную картину нашего мира, под мексиканским солнцем сияют во сто крат сильнее.