У врат мира
2 ноября 2001 — 10 мая 2002
Колумбия, Эквадор, Перу
«Сделай мне ребенка, гринго!»
Устроив привал возле дверей небольшой церкви, где и провел сегодняшнюю ночь, я вдруг замечаю, как незнакомая молодая смуглая женщина делает мне рукой какие-то знаки и посылает весьма красноречивые взгляды. «Иди же, иди сюда». Я вежливо отказываюсь, неумело притворяясь, что перепаковываю вещи. Но она не прекращает попыток и приближается, настойчиво повторяя:
— Давай же, пойдем! — указывая при этом на свой дом. — Пойдем ненадолго, хоть на минутку: я хочу ребенка с глазами как у тебя.
В панике переглядываюсь со строителями, которые вдруг напрочь забыли о перекладывании кирпичей и откровенно разглядывают нас. Они взрываются хохотом:
— Давай же! Угоди даме! Она хочет, чтобы произошло извержение вулкана!
Это звучит очень двусмысленно. Под взрывы всеобщего хохота спешу ретироваться. На протяжении многих недель я оказывался здесь мишенью для шуточек, как будто вид чудаковатого европейца производил на здешних дамочек неизгладимое впечатление. Да если бы только на дамочек. Вчера какой-то мужчина в летах попытался затащить меня в банановые заросли! Ну и дела…
Приближаясь к экватору, я иду по равнинам, что тянутся вдоль берегов Тихого океана по всей Америке. Пейзажи здесь тропические, и бамбуковые хижины на сваях, длинные ряды которых уходят далеко за линию горизонта, покачиваются, издавая стон, напоминающий о страстной любовной схватке. Чуть раньше жители здешнего горного района Анд предупредили меня о горячем, порой даже разнузданном темпераменте обитателей равнины, измученных собственной нищетой, но сохранивших жизнелюбие и весьма охочих до свеженького опыта. И мой немыслимый способ соблюдать вынужденный целибат интригует их сверх меры. Потому все разговоры с жителями равнины тотчас скатываются к их собственному разнообразнейшему сексуальному опыту. Стоит присесть у костра, как голоса собравшихся оживляются, и все, от подростка до самой древней старушки, наперебой перечисляют свои постельные подвиги, причем как гетеро-, так и гомосексуальные. Женщины начинают предлагать мне себя с таким искренним простодушием, что я краснею, а мои категорические отказы ранят их так, будто я презираю их скромные дары… Я уже и сам иронизирую по поводу собственной сдержанности.
Путь через Южную Америку еще больше погружает меня в непривычный, чуждый мир. Все попытки пройти пешком через Дарьенский пробел[21], а затем через Колумбию полностью провалились. В панамском порту Колон я впустую потерял десять дней, ожидая, пока капитан одного морского судна выполнит свое обещание доставить меня до Картахены через кишащее пиратами Карибское море. Но в конце концов передумал и решил сесть на самолет до города Кали в Колумбии. Однако мое намерение перейти экватор пешком разбилось о дипломатические препоны: «Никаких пеших путешествий», — отрезал канадский консул, которого явно не вдохновляла мысль посылать вертолеты в эту глухомань, если придется отбивать обломки моей колясочки у жителей джунглей. Вот почему я все-таки добрался на самолете до Ипьялеса[22], практически до самых границ, а затем удалился от колумбийских земель на почтительное, политкорректное расстояние в восемь километров.
Местность, открывшаяся моему взору, была еще более неизведанной, и тем острее я ощутил ее необъятность. Она, ошеломляюще прекрасная, возникла передо мной внезапно на рассвете одного из дней, когда я вышел из туннеля, проложенного внутри одной из гор на панамериканской трассе. Теперь путь мой петляет между двумя округлыми горными вершинами — веками ветер и песок придавали им эту гладкую форму, — и порой с высоты какого-нибудь обрыва кажется, что дорога нежно ласкает морское побережье. Вдали сотни песчаных дюн стремятся к бесконечной глади моря. Я присаживаюсь на плоский придорожный камень и думаю, что вид у меня, должно быть, очень глупый — в этом широкополом панамском сомбреро, которое прикрывает усталое лицо, заросшее четырехдневной щетиной. Я представляю мою милую Люси… вот она садится рядом, и мы вместе рассматриваем этот роскошный пейзаж… До чего идиллическая картинка!.. Неожиданно для себя вхожу в состояние удивительной гармонии с окружающим миром, а чувство голода и усталости только усиливает транс. Малейшая эмоция — и вот я уже не в силах сдержать комок в горле, слезы душат меня. Рыдаю, как дитя. Плачу от красоты, громадности и одновременно чудесной нежности мира! И пусть у меня при этом еще более дурацкий вид — но, боже мой, какая кругом красотища! У моих ног лежат знаменитые Анды и простирается пустыня. Я пройду пешком через оба этих мира.