К огню кинулось несколько человек в масках, с метлами, ранцевыми опрыскивателями, забили, залили его «мокрой» водой.
— Не поверил бы, если б не увидел, — изумился Мартыненко. — По отжигу, по золе, можно сказать, ползет. Ну, зараза...
Корин только кивнул и указал ему вправо, в заросли опаленного ранее ольховника: по темным стволикам ползли, вроде бы нежно облизывая, красно-желтые, пугливые языки, вспрыгивавшие от задымленной земли. Туда тоже бросились люди. А вот еще правее, недалеко от рубленого домика, запылал, словно кем-то подожженный, валежник. Он был не виден людям в цепи, и Корин крикнул Мартыненке:
— Пошли!
Схватив лопату и метлу, они подбежали к валежнику. Горел он пока несильно, занявшись где-то внутри, в тлеющем подстиле. Корин расшвырял ветки лопатой, Мартыненко забил пламя метлой. Затем они окопали очаг, забросали его разрыхленной землей. Перешли к другому выплеску пламени, навалились, одолели, задыхаясь дымом.
Боец-пожарный принес им маски, брезентовые рукавицы, на ноги несгораемые унты, и они прошли в центр опорной полосы, чтобы лучше видеть фланги.
Минуло не менее двух часов. Ураган усиливался. Связные сообщали: люди стоят, надежно, кое-где к опорной проскальзывал огонь, но его погасили; особенно трудно тем, у кого нет масок: задымленность густела. Слушал Корин это и понимал: долго не продержаться. Ну, час еще, полтора, если начнет стихать ветер.
Глубинное нутро пожара накалялось все жарче, в нем горел бурелом; там бушевало пекло, от него накатывались волны удушливого зноя. Жар приближался. И когда по вершинам необгоревших лиственниц понеслись хвостатые огненные кометы, Корин не удивился этому и не испугался. Случилось обычное: при ураганном ветре низовой пожар перешел в верховой. Теперь горело все, что могло гореть, снизу доверху.
— Отступить на опорную! — приказал он.
Люди забивали, забрасывали землей, заливали «мокрой» водой потоки пламени, текшего к минерализованной полосе, но против верхового огня они были бессильны. Оттого, пожалуй, с риском, отчаянным остервенением кидались на этот, доступный, огонь, породивший тот, над их головами. Вон кто-то, крикливо выругавшись, метнулся навстречу огню, начал топтать его, бить плашмя лопатой; парня охватило дымным смерчем; к нему подбежали трое, вывели из опасного места и тут же принялись бинтовать ему обожженные руки. Еще на одном смельчаке задымилась одежда, а другой опалил лицо, волосы — пришлось окатывать его водой.
Корин подозвал Мартыненко, хмуро сказал ему, с явным упреком, досадуя, что такой бывалый командир не видит очевидного:
— Прекратить глупое геройство.
Вся надежда теперь на опорную полосу: хватит ли ее ширины, пространства, чтобы ветер не перенес сорванные горящие ветви, клочья мха, птичьи гнезда на живую, нетронутую сторону Святого урочища? Корин с горькой усмешкой вспомнил инструкцию, которая рекомендует для отжига вовсе не рубить просеку, «поскольку любой разрыв в лесу усиливает ветер и горение». Он все-таки по наитию решил рубить, и вот видел: просека недостаточно широка. Но кто мог предугадать этот ураган?..
Не Корин первый, не Мартыненко заметили то, чего страшились все. Внезапно, как-то неестественно звонко из дымной мглы, сквозь шум, треск, грохот леса пробился выкрик:
— Лю-у-ди-и... Он та-а-м, прошел!..
Огонь был за полосой, кровавыми сгустками, аспидной чернотой дыма пятнал живой полог леса — пока еще робко, словно не веря своей дикой ненажорной удаче, но уже вольный, неостановимый.
Присев на чурбак у снесенной палатки, Корин вздрагивающими руками набил табаком трубку, склонился, пряча лицо от ветра; надо успокоиться, минуту-две передохнуть, подумать, как быть дальше. Кто-то присел рядом — вероятно, Мартыненко, и Корин сказал:
— Людей за полосу не пускать.
— Уже распорядился.
Корин приподнял голову, удивленно скосил глаза: сбоку сидел диспетчер Ступин. Одежда на нем хоть и запачкана сажей, но лицо выбрито, чистое, пожалуй, умывался в ручье. И спокоен. Натура истинно делового человека: чем трудней — тем хладнокровней. Корину стало почти легко, он порадовался даже: вот ведь везение какое — этот неведомый для него ранее, невезучий летун Ступин! Пробеги он по опорной потный, испуганный, задыхающийся — и паника неизбежна. А диспетчер прошагал хоть и спешно, однако так, что каждый увидел: ничего гибельного пока не произошло. Корин пожал Ступину руку.
— Благодарю, Леонид Сергеевич.
Подошел Мартыненко с обгоревшим рукавом форменной куртки, ссадиной на подбородке, в явном возбуждении. Увидев невозмутимо разговаривающих начальников, он устыдился своего вида, отряхнул, одернул куртку, а руку с обгоревшим рукавом спрятал за спину и нахмурился, старательно выказывая свое спокойствие, что и на самом деле заметно успокоило его. Мартыненко присел, пригнулся к ним.