— Свою голову не приставишь, — покривился я, — даже трупы не убеждают ученых баранов оставить раздутое самомнение.
— Такие бараны имеются во всех сферах. Зато маски для наркозного сна переняли в точности. Эфир теперь дают дышать всем. Ваши английские коллеги очень желают познакомиться с Вами.
— Боюсь, что это окажется для меня тяжелой ношей, — я картинно кладу кожаный кошель на стол.
— Это и есть для меня главная загадка, — трет он подбородок, — Вы убегаете от выгоды и почестей.
— Будь иначе, не было бы загадок, — улыбаюсь я.
— Сначала было предположение, что Вы один из посвященных тайного общества ученых, сбежавший по своим причинам. Но это не так. Вы сами по себе.
— Могу заверить, что никто меня не посвящал и в общества не принимал. И я не сбегал из Англии или Америки.
— Волею Провидения Вы оказались замешаны в весьма серьезной игре. И показали себя с лучшей стороны. Поэтому я оставлю без внимания чужие домыслы о ваших приключениях. Пусть все останется так, как есть.
— И много домыслов?
— Изрядно. И преинтересные. Говорят, помимо прочего, что Вы разбойникам покровительствуете и даже породнились?
— Я показываю заблудшим сиротам путь к честной жизни. И весьма успешно. На дорогах не грабят, цыгане под присмотром, казна получает налоги.
— Любопытно. Но я позвал Вас не за этим. Все же хочу услышать от Вас лично, стали бы Вы рисковать жизнью, если бы знали, что в Вас подозревают вражеского агента?
— А я знал. Если за личный интерес господина Гурского, то не стал бы. Но видно было, что он за идеал свой старается. И это не деньги или почести.
— Таких, как он, мало. Алмаз. На чем же он погорел, что Вы так его раскусили?
— На профессионализме. Умен очень для уездного полицмейстера. Не помещается он туда.
— Не помещается? Хорошо сказано. Поместим по его формам, — улыбнулся Великий Князь, — так и Вы не помещаетесь.
— И я. Поэтому мне нужно покинуть Россию?
— Открою Вам тайну, — Николай Павлович заложил руки за спину, — Константин Николаевич написал отречение от престола. Его рано предавать огласке. Тем более в свете предстоящей операции. И Вы — один из идейных ее вдохновителей.
— Наследник теперь Вы?
— Я. И с полного согласия правящего монарха. Мало того, по его просьбе. Но я не хочу принимать управление над бурлящей кастрюлей с революционными идеями. Сейчас самое время вытащить угли и остудить пар.
— Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия, — вспомнил я Столыпина.
— Именно! А Вы умнее, чем мне докладывали.
— Это не я. Это поступь веков. Я пытаюсь не угодить под пяту.
— Ваши идеи мне близки. Жаль, что ничего не хотите сказать. Но Ваше начинание народного просвещения в именно такой форме мне дорого. Я просил уже одного из своих приближенных определить лозунг «Православие, самодержавие, народность». Именно под ним я хочу править. Но с пониманием народности возникли известные сложности. Боюсь, что все труды будут лишь пустой теорией. А Вы практик. И этим нужны.
— И что предлагаете?
— Я собираю верных людей вокруг себя. И предлагаю принести мне клятву прямо сейчас.
Бац! Два-ноль. Все-таки я пока не тяну против них, как не пыжусь. Прекрасная вербовка. Без вариантов. Подготовка, вовлечение, оценка результата моей деятельности, отметили положительные моменты и пользу для Родины. И вербовочное предложение, от которого я не смогу отказаться.
Как дворянин, я подчиняюсь монарху. Мне показали, что согласны с моим статусом и озвучили желание Императора. Мне доверили информацию, с которой долго не живут сами по себе. И мне предложили пряников виде поддержки, как бы это назвать, социального эксперимента.
А что взамен? Потеря самостоятельности. Теперь все будет под контролем? То, от чего я пытался сбежать со своей собственной идеей народности, настигло меня неотвратимо.
С другой стороны, сколько мне этих подписок о сотрудничестве давали? Пачка в сейфе лежала. Толку то с них. Но здесь другое. Запросто не пошлешь. Будущий царь мне симпатичен. И обманывать его не хочу. И отказывать тоже. Да и выбора нет. Все порушить или принять ради своих идей.
— Я готов, Ваше Высочество.
— Я был уверен, что Вы сделаете правильный выбор.
Из темноты появился скромный человечек, похожий на Викентия Ивановича. Я подписал клятву верности. Человечек протянул мне бумагу и шило.
— Мне понравилась Ваша идея братания с Гурским. Что-то древнее в этом, нордическое презрение к боли.