Люди начали говорить о вещах, которыми в обыденной жизни они поделились бы разве что с любовником или высокопрофессиональным психотерапевтом. Преимущество здесь состояло в том, что никто не оставался один в кабинете терапевта. Каждая история находила отражение в жизненном опыте других членов группы. Американская помощница, похоже, обладала магической способностью понимать все проблемы, обнаруживать их ядро, а затем задавать участнику вопросы, отвечая на которые, он сам находил выход. Я чувствовала себя избранной, наблюдая за ее работой.
С места поднялась женщина и сказала, что ее никто не любит. Помощница спросила присутствующих:
– Кто-нибудь чувствует себя теперь ближе к Джоан?
Практически все подняли руки. Джоан в замешательстве оглядела зал, заглянув в сотню пар глаз, говорящих ей, что ее очень даже любят. Меня осенило, что одна из главных опасностей в посещениях терапевта состоит в том, что пациент считает свои страдания уникальными. В таком зале, как этот, подобному самообману не было места. Уже через два дня мы почувствовали себя семьей, все наши беды были похожи. Я не знала, что эти люди делали на работе, но я знала, что они думают о своей жизни. Это было невозможно, поскольку я практически не сталкивалась с большинством из них, но то, насколько люди были готовы поддержать друг друга, обнадеживало.
У них было множество отличных игр для нас. Одна из моих любимых – «Попроси того, чего ты хочешь». Сколько из нас теряются и переживают на работе и в личной жизни из-за того, что им кажется, будто окружающие должны знать, чего мы хотим. Нас удивляет, что люди, с которыми мы общаемся, не телепаты и не понимают нас. Устроители семинара нашли прекрасный способ нам это продемонстрировать. Половина народу в зале закрыла глаза. Вторая половина выбрала партнера. Я открыла глаза и увидела перед собой улыбающуюся пожилую даму. Я должна была попросить у нее что-то.
– Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне историю своей жизни. Я хочу послушать ее.
– С огромным удовольствием, – сказала она и начала свой рассказ. Я сидела и слушала, поражаясь ее искренности. Потом я опять закрыла глаза, а когда открыла, передо мной стоял высокий, привлекательный, мускулистый тип, напоминающий футболиста.
– Хочу массаж спины, – сказала я.
– Запросто, – улыбнулся он и впился большими пальцами в мои благодарные мышцы. Пятиминутное блаженство. Мне нравилось это упражнение. Я подумала, что стоит с ним поэкспериментировать. Очередное лицо, оказавшееся передо мной, носило костюм; он был похож на банкира.
– Я хочу, чтобы вы дали мне пятьдесят фунтов, – сказала я. К сожалению, нам дали еще и такие указания: «Вы можете сказать нет или поторговаться, если вам не нравится то, о чем вас просят». Поэтому он сказал:
– Нет, я не готов к этому. Но вот вам десятка. – И он вытащил из бумажника десять фунтов и протянул их мне. Он даже не поинтересовался, зачем они мне. Этой фразой я решила воспользоваться в жизни. «Проси, чего хочешь». Да, отличная идея.
У них были еще игры, чтобы показать нам, как хорошо у нас получается рисковать, или как мы отчаянно противимся помощи от окружающих, или чтобы напомнить, к чему сводится вся концепция «игры». Вечером субботы они включили танцевальную музыку, мы играли в детские игры и развлекались. Грустно видеть дельца из Сити, который не представляет, как играть с собственными детьми из-за того, что сам забыл, как играть. А наблюдать за тем, как в ком-то вновь просыпается способность играть – это вообще чудо. Как та сцена из «Крюка», в которой бизнесмен Робин Вильямс вспоминает, что он на самом деле Питер Пэн и заново учится притворяться. Некоторые особо стеснительные личности, которых обычно под прицелом было не затащить на вечеринку, но которые согласились окончить курс, стояли и боролись с собой. И в какой-то момент они наконец сдавались и начинали танцевать, словно говоря: «Наверное, если мне действительно нужно научиться развлекаться... лучше я это сделаю». Потом они выглядели так, словно покорили Эверест. Они победили, «выйдя за пределы зоны комфорта». И танцевали за ее пределами.
Ну, я не говорю, что так поступили все. Кое-кто жался к стене, скрестив на груди руки и уперев взгляд в ковер на полу. Никто не собирался заставлять их веселиться. Но к тому моменту, как я надеялась, они хотя бы поняли, что в их мучениях виноваты они сами. Женщина в кресле-каталке танцевала, словно желая донести до всех эту мысль. Она прекрасно проводила время. Я носилась кругом, как помешанный завсегдатай дискотек. Это очень настораживало. Я была на курсе Фионы, и мне было весело.
Но в последние два дня сопротивление спало, и каждый готов был учиться всему, чему только мог. Один из моментов, принесший нам слезы и радость был, когда они попросили нас подумать о своих чувствах к родителям. Удивительно, сколько взрослых людей все еще испытывают чувство обиды за то, что кто-то вмешивался в их жизнь. Была такая фраза: «Каждый делает все, что в его силах, со знанием, пониманием и опытом, которые доступны ему на данный момент». Когда эту фразу в первый раз повесили на плакате, один достаточно тучный бизнесмен с на редкость красным лицом выкрикнул:
– Чушь! Моя мать не любила меня так, как могла бы! В людях столько гнева в отношении собственных родителей.
Я встала.
– Я хочу сказать, что для меня так оно и есть. Я говорю, как мать, и, какие бы далеко идущие психологические травмы я ни нанесла своей дочери, я хочу сказать, что со всеми знаниями, пониманием и опытом, которые у меня есть, я делаю все, от меня зависящее. Даже если я в будущем всего лишь дам способ прославиться самому высококвалифицированному психоаналитику, я делаю это ненамеренно. Буду ли я достойна ее сочувствия и прощения? Надеюсь.
Поднялась женщина и рассказала, что в детстве ее запирали в шкафу, но она понимала, что ее мать просто очень больной человек и справляется единственным известным ей способом. Она рассказала нам, как часами сидела, запертая в крошечном пространстве, и кричала: «Мама, мама!» Она заплакала. Мы все заплакали...
Люди, годами ненавидевшие своих родных, наконец-то простили их. Прощение перестало быть благородным замыслом и превратилось в опыт. Я задумалась о тех людях в моей жизни, на кого затаила обиду. Сделал ли мой бывший муж все, что мог, со всеми своими знаниями, опытом и пониманием, которых у него не было даже на момент нашего расставания? Да. И это было очень смело с его стороны – уйти и искать для себя жизнь, в которой он был бы счастливее. Я осознала, что думаю о своем бывшем только хорошее. Этот семинар творил чудеса. Или так, или же они не только промыли мне мозги, они их отбелили. Это очень настораживает.
В последний день, умудрившись за пять прошедших дней затронуть практически все важные аспекты нашей жизни, улыбающаяся американка (в которую все мы к тому моменту были влюблены, но при этом все еще не стремились последовать за ней в ее дом) сказала:
– Вы будете писать письмо своему лучшему другу.
Ребята, стоящие по периметру стен, которых я теперь называла «добровольцами» и «ассистентами», раздали нам ручки и бумагу. Я заколебалась: кому мне написать? Не могу же я писать прекрасному Адонису, которого считала своим главным доверенным лицом еще неделю назад! Но ответ пришел, как всегда, с привычным калифорнийским акцентом:
– И это, разумеется, вы сами!
А? Я сама? Написать письмо самой себе? Ставки упали. Эта странная идея насчет «научиться любить себя» наконец нашла реальное выражение в нашу «новую эру»? Я должна написать самой себе благодарственное письмо? Я пришла сюда, чтобы делать все, что скажет мне улыбающаяся дама. Посему, как бы дико это не выглядело неделю назад, я взялась за дело. «Дорогая. Изабель, я пишу тебе, чтобы просто сказать, что считаю тебя очень неплохим человеком. На самом деле, в тебе есть многое, чем я искренне восхищаюсь. Твоей энергичностью, твоей любовью к жизни и людям. Твоей огромной добротой. Ты одна из самых зажигательных личностей, которых я знаю. Я понимаю тебя и все твои благие устремления, за тобой просто нужно присматривать. И я хочу, чтобы ты знала, что я никогда тебя не покину (ха-ха)».