Во время поездок по Кочкару я встречал казачьи селения Париж, Берлин и Лейпциг. Эти станицы являли собой весьма красочное зрелище в праздничные дни, когда мужчины надевали свои яркие мундиры царского времени и прохаживались по улицам, произносили тосты за царя и ругали новую власть. В то время подобное поведение еще допускалось.
Однажды я совершал поездку по степи в единственном автомобиле, принадлежавшем администрации рудника, – американской почти новой машине и весьма быстроходной, отчего на ней совершались только дальние поездки. Подъезжая к одной из казачьих станиц, мы увидели издалека нечто похожее на пыльную бурю. Вскоре поняли, что это массовая драка, в которой участвуют все мужчины и женщины селения.
Они использовали любое оружие, которое попадало под руку, включая камни весьма значительных размеров и даже балалайки и гармони, на которых некоторые из них играли до начала сражения. После того как возбуждение немного улеглось, мы расспросили некоторых участников и узнали, что это был один из больших церковных праздников – Троица, в который по традиции следовало урегулировать все споры между родственниками, соседями и друзьями.
Праздник проходил два дня в июне. Утром первого дня каждый житель деревни надевал лучшие одежды, а те, кто могли себе позволить, выкладывали ковровую дорожку от своего дома к церкви. Все они посещали церковные службы, независимо от того, насколько много внимания уделяли религии в остальное время, затем возвращались домой, скатывали ковры до следующего года и начинали ходить в гости – от одного дома к другому.
Крепкие напитки были в порядке вещей в каждом доме, и после нескольких визитов действие водки становилось очевидным. Изрядно набравшись спиртного, люди начинали вспоминать все споры минувшего года, все оскорбления, которые стерпели или которые им почудились. Постепенно они доводили себя до такого исступления, что начиналась драка.
По традиции драка длилась с полудня до вечера первого дня и продолжалась утром второго, с перерывом, разумеется, чтобы подлить масла в огонь в виде очередной порции выпивки. К концу второго дня все мужчины и женщины должны были протрезветь и забыть о своих разногласиях до следующего года. Казаки заверили нас, что эта традиция очень хорошо работает, потому что, когда в любое другое время года возникал спор, всегда кто-нибудь напоминал спорящим, что свои разногласия они смогут уладить, когда наступит праздник Святой Троицы, и в станице царит мир в течение 363 дня в году.
После того как я наладил работу на руднике в Кочкаре, мне было поручено совершить инспекционные поездки в соседние шахтерские районы, и таким образом я узнал кое-что из жизни других племен, которые свободно кочевали по степям и едва ли имели представление о существовании такой системы, как большевизм. Эти племенные группы были расселены по всему Южному Уралу и бескрайним степям Казахстана, обширной советской республики к югу от Урала.
Ближе к концу 1928 года я получил указание посетить Башкирию, основное место обитания башкир, кочевников, с которыми уже был немного знаком, поскольку встречал их в степях близ Кочкара. Из Башкирии прислали специалиста, который должен был сопроводить меня к золотым рудникам. Человек, присланный за мной, был одним из немногих башкир, которому доводилось бывать за пределами территории, по которой кочевали его сородичи. Более того, он прошел долгий путь: его отправили в Америку для обучения профессии инженера-механика, и он получил образование в технологическом институте Карнеги.
Этот американизированный башкир счел своим долгом познакомить меня с общественной жизнью Башкирии того периода. Кульминацией моей поездки стал вечер, проведенный в гостях у башкирского короля кумыса. Кумыс – это перебродившее кобылье молоко, приготовленное в больших кожаных мешках. Он немного опьяняет и крайне популярен у кочевников.
Однажды утром меня представили старому кочевнику с проницательным взглядом, и он пригласил меня и моего сопровождающего поужинать с ним. Нас провели в большую юрту, пол и стены которой были покрыты прекрасными коврами. Хозяин извинился, когда я вошел, и продолжал извиняться на протяжении всего вечера, потому что его жена номер один куда-то уехала и взяла с собой его лучшую юрту. Поэтому ему приходится принимать меня в юрте жены номер два.
В юрте не было никакой мебели. Но посередине стояли две большие лакированные кадки. Одна из них, как я позже узнал, была наполнена кумысом, а другая – чем-то вроде тушеной баранины. Рядом с кадками стояли четыре лакированные чаши, вмещающие около литра, по одной для каждого из нас. Хозяин и два других башкира сели на пол, скрестив ноги. Я тоже кое-как устроился.