Джон Д. Литтлпейдж и Демари Бесс
В поисках советского золота
Посвящается миссис Э. А. Бесс,
в чьем калифорнийском доме написана эта книга
Предисловие соавтора
I. Аляску посещает большевик
II. Прохладный прием в Москве
III. Социалистическое золото
IV. Нашим домом становится Сибирь
V. Я пробую кумыс
VI. Непризнанная революция
VII. Ликвидация кулачества
VIII. Что-то не так с медью
IX. У меня возникают подозрения
X. Ошибки и интриги
XI. Начинается золотая лихорадка
XII. Ссыльные при Советах
XIII. Лучшее достояние России
XIV. Образцовый советский трест
XV. Неромантические путешествия
XVI. На автомобиле по верблюжьим тропам
XVII. Полицейское управление в промышленности
XVIII. Положение советских инженеров
XIX. Немезида
XX. Российские амазонки
XXI. Великое стахановское движение
XXII. Евразийская земля
XXIII. Продолжение золотой лихорадки
XXIV. Сталин разворачивается на восток
XXV. Коммунистическая гражданская война
XXVI. Прощание с Россией
XXVII. Послесловие
Предисловие соавтора
Американцы, живущие в Москве, настолько привыкли к Джону Литтлпейджу, что я даже сомневаюсь, осознаем ли мы, насколько важна история, которую он может поведать. Мы знали, что он с 1928 года работал на советский золотопромышленный трест, и за это время золотодобывающая промышленность в Советском Союзе выросла с ничтожной доли на второе место в мире. Мы подозревали, что это его рук дело, во всяком случае, не меньше, чем любого другого, хотя прямо никогда от него такого не слышали. Мы догадывались, что он больше повидал на задворках азиатской России, чем любой другой иностранец. Но он так мало говорил о накопленном опыте, что мы и представления не имели, насколько он громаден.
Мистер Литтлпейдж вызвал у меня жгучий интерес с самой первой минуты, когда я его увидел на приеме в американском посольстве в Москве, в 1934 году. При росте шесть футов три дюйма он возвышался над всеми прочими, стоя у стены в длинной комнате, облицованной белым мрамором, рассматривая толпу туристов и американское население Москвы. Он только что вернулся из многомесячного путешествия в «форде» советского производства по караванным путям северного Казахстана и Алтайских гор.
Мне объяснили, кто он, и помнится, я расспрашивал его про золотые прииски в азиатской части России, поскольку интересовался этим предметом с точки зрения международной политики.
— Когда находят золото где-нибудь в неосвоенном месте, далеко от городов или железных дорог, сколько времени требуется, чтобы его застроить? — спросил я тогда. — Я имею в виду, ведет ли находка золотоносной жилы за собой цивилизацию: школы, места развлечений и тому подобное — быстрее или медленнее в Советской России, чем в Соединенных Штатах?
Литтлпейдж ответил на мой довольно-таки запутанный вопрос безотлагательно.
— Когда люди находят золото, — пояснил он с легкой улыбкой, — они очень скоро получают, что им требуется, будь то на Аляске или в Советской России.
Я привожу ответ специально, поскольку он проливает свет на практичные взгляды Литтлпейджа, чего бы они не касались. Наше американское сообщество в Москве, в котором все придерживались самых разных взглядов на Россию и коммунизм, постоянно захлебывалось в «идеологических» абсурдных спорах. Советские коммунисты обволакивали нас своеобразной атмосферой из псевдонаучных терминов, новоизобретенным языком, который ежечасно лился со страниц газет, по радио, в кино — везде. Этот язык, как шифрованная «поросячья латынь», что дети придумывают для собственного развлечения, оказался очень прилипчивым и распространился по всему миру, чему же тут удивляться, если иностранные дипломаты и корреспонденты газет, аккредитованные в России, подхватили тот же мотив. Что меня привлекло в Литтлпейдже с первого же обмена мнениями — его иммунитет к этой искусственной речи.
Наши с ним беседы про советскую промышленность, положение рабочих, женский труд на шахтах и прочее очень помогли мне в написании статей для «Кристиан Сайенс Монитор», дали возможность лучше объяснить то, что в противном случае безнадежно запуталось бы в лабиринте большевистской терминологии.
Я всегда мог рассчитывать на Литтлпейджа, когда требовалось выразить точку зрения американского «производителя», если прибегнуть к словечку, которым он любил себя характеризовать.
Когда в августе 1936 года советское правительство начало серию процессов по делу о контрреволюционной деятельности высокопоставленных коммунистов, большинство иностранцев в Москве считали, что Иосиф Сталин и его окружение выдумали все те обвинения, в которых злополучные подсудимые сознавались в зале суда, и каким-то образом заставили их признать свою вину. Процессы произвели впечатление даже на тех, кто рассматривал всю процедуру как фальсификацию с начала до конца.
Литтлпейджа не было в Москве в то время, он вернулся после длительного пребывания на советском Дальнем Востоке только после второго процесса, в январе 1937 года, когда влиятельные коммунисты сознались, что занимались «вредительством» на различных советских заводах, чтобы дискредитировать Сталина.
Я спросил Литтлпейджа:
— Как вы думаете? Обвинение ложное или нет?
Он ответил:
— В политике я не разбираюсь, но немало знаю о советской промышленности. И точно знаю, что определенная часть советской индустрии сознательно подвергалась саботажу, вряд ли такое возможно без помощи высокопоставленных коммунистов. Кто-то занимался вредительством в промышленности, а все высокие посты в ней занимают коммунисты. Так что, мне представляется, коммунисты помогали саботажу в индустрии.
Теории для Литтлпейджа не существовали. Однако своим глазам он верил.
Чем дольше я говорил с Литтлпейджем, тем больше убеждался, что он накопил кучу материала на ценнейшую книгу о Советской России.
Его положение среди иностранцев было совершенно уникальным, насколько мне известно, ведь он работал в тесном контакте с советскими организациями, и в то же время не отклонился ни на йоту от своих прежних американских взглядов. Все другие иностранцы либо приехали в Россию как сочувствующие коммунистам, и были приняты в советских кругах именно по этой причине; либо, не являясь политически ангажированными, находились целиком и полностью вне советской системы. Литтлпейдж пребывал внутри системы много лет, но оставался все таким же беспристрастным, как и поначалу.
Он был будто янки из Коннектикута при дворе короля Коммунизма: наблюдал за происходящим и не особенно удивлялся тому, что видел. У этих людей свой собственный подход, говорил он, и не его дело их судить. Его наняли для выполнения определенной работы, получить для них как можно больше золота, и он старался в меру своих возможностей. Ладил он с ними хорошо, потому что не вмешивался в их внутренние интриги и не пытался совать свой нос в дела, не связанные с добычей и выплавкой золота.
Я сказал ему:
— Именно вам и следует написать книгу о Советской России. Вы эту систему знаете как никто другой, и всегда рассматривали ее со здоровым американским любопытством, но без особых эмоций.
Он покачал головой:
— Я не писатель, с книгами дела не имел. В любом случае, эти люди меня наняли, не могу же я писать про них, пока на них работаю.
Эта книга появилась благодаря удачному стечению обстоятельств. Однажды, летом 1937 года, мы пригласили Литтлпейджа с семьей пообедать в нашем московском доме. Миссис Литтлпейдж и две их дочери прибыли вовремя, но сам Литтлпейдж все никак не появлялся.
Жена объяснила, что его задержали на службе, и он появится после обеда.
Он вошел около одиннадцати и, поболтав часок, внезапно объявил, что порвал с Россией — семья Литтлпейджей возвращается в Соединенные Штаты навсегда.
Мы все были ошеломлены, включая миссис Литтлпейдж.
— Я и жене еще не сказал, — объяснил он. — Сегодня я подал Золотопромышленному тресту заявление об отставке, и мы немедленно отправляемся домой.
Среди всеобщих сумбурных возгласов мне в голову пришла идея.