Впрочем, в течение нескольких последующих десятилетий данный подход оставался в адвентизме сравнительно невостребованным. После Миннеаполиса адвентисты стали лучше понимать Евангелие, однако в большинстве своем они по–прежнему не улавливали связи между законом и Евангелием и между адвентизмом и евангелическим христианством. Что касается самого Миннеаполиса как исторической вехи и тогдашних горячих споров о праведности по вере, то после 1890–х годов они скоро забылись, и вспомнили о них, как мы увидим в следующей главе, только в конце двадцатых годов прошлого века.
А тем временем между 1900 и 1920 годами адвентизм сотрясли по крайней мере еще пять богословских дискуссий. Первая была связана с движением «святой плоти», которое вышло за рамки традиционного адвентистского интереса к совершенствованию характера и стало проповедовать о физическом совершенстве человеческого тела перед Вторым пришествием. Вторая дискуссия была вызвана волной пантеистических идей, прокатившейся по Церкви под влиянием таких адвентистских деятелей, как Келлог и Ваггонер. Третья возникла в связи с А. Ф. Балленджером, который отверг традиционное адвентистское понимание святилища и служений в нем. Пятидесятническая экклесиология святости, сформулированная Джоунсом и Ваггонером, привела к четвертому противостоянию. Эта концепция отвергала необходимость в церковной организации на том основании, что Святой Дух обращается непосредственно к каждому члену церкви. И, наконец, пятой стала продолжительная дискуссия по поводу термина «ежедневная» в Дан. 8:13, где С. Н. Хаскелл и его сторонники отстаивали так называемый старый взгляд, согласно которому «ежедневная» имеет отношение к римскому язычеству, а Прескотт и его единомышленники настаивали, что «ежедневная» символизирует священническое посредничество Христа в небесном святилище. Как и дебаты по поводу закона в Послании к Галатам двадцатью годами ранее, конфликт по поводу «ежедневной» был так или иначе связан со спорами о роли Елены Уайт как пророка–толкователя Библии. И снова она отвергла подобные притязания.
« Я не могу согласиться, — писала она, — чтобы какой–либо из моих трудов был использован для решения этого вопроса»
Никаких особых богословских прорывов или перемен за этими пятью внутренними конфликтами не последовало. Следующая веха в развитии богословия адвентистов седьмого дня стала результатом не внутреннего напряжения, а растущего разделения в протестантском мире между модернизмом и фундаментализмом, достигшего критической точки в 1920–х годах. Этот внешний кризис подвел адвентизм к третьему великому вопросу идентичности.
Глава 6
Что есть фундаменталистского в адвентизме? (1919—1950)
К 1919 году Церковь адвентистов седьмого дня прошла через два кризиса идентичности. Во время первого — великого разочарования октября 1844 года — встал ребром вопрос: «Что есть адвентистского в адвентизме?» Во время второго, достигшего кульминации в 1888 году на миннеаполисской конференции, решался вопрос: «Что есть христианского в адвентизме?» и каким образом наша Церковь должна сочетать отличительные адвентистские доктрины с теми учениями, которые она разделяет с другими евангелическими конфессиями.
Если по первому великому вопросу в истории их богословского развития адвентистам удалось в целом достичь единомыслия, то по второму до согласия было еще очень далеко. В течение 1890–х годов в адвентистской среде то и дело вспыхивали разного рода споры и выдвигались разного рода концепции, связанные с вопросом: «Что есть христианского в адвентизме?», но события, сопровождавшие кризис, вызванный идеями Келлога и Джоунса и первой мировой войной, несколько приглушили споры вокруг 1888 года в первые два десятилетия двадцатого века. В 1920–х годах дебаты по христианским аспектам адвентизма возобновились с новой силой, и в то же время перед Церковью встал третий великий вопрос идентичности: «Что есть фундаменталистского в адвентизме?»
Раскол в протестантском стане
20– е годы двадцатого столетия были особенно болезненными для американского протестантизма. За предшествовавшие этому десятилетию полвека протестантские церкви постепенно разделились на два крыла — консервативное (фундаменталистское) и либеральное (модернистское).
Ключевым вопросом, определившим такое размежевание, стало отношение к современным интеллектуальным тенденциям. Модернисты решили приспосабливаться к новым веяниям. Поэтому либеральные церкви восприняли такие концепции, как дарвиновский эволюционизм, и встроили их в свою систему убеждений как «Божий способ осуществления Его замыслов».