— Отлично! Ну, а того как звать?
— Курский мещанин Антон Степанович Кругликов.
— Вы записали, Август Семенович?
— Все.
Начальник встал, давая понять Семечкину, что прием окончился.
— Идите к себе домой и ждите. Вы увидите, как мы его живо сцапаем. Да! И сами не уезжайте… ни-ни! Вы еще нам пригодитесь.
— Никуда-с… будьте без сомнения, — сказал Семечкин, кланяясь и на цыпочках уходя из кабинета.
Начальник радостно потер руки и сказал помощнику:
— Вот удача‑то! А? Сразу все открылось — и жертва, и преступник. Увлек, завел, убил и ограбил. Ну-с, Август Семенович, будем действовать. Наши молодцы здесь?
— Кажется, здесь еще. Сейчас! — помощник выскочил в коридор узнать, не ушли ли Чухарев с Калмыковым, и тотчас же вернулся в кабинет начальника, — Здесь.
— Так, — сказал начальник и нахмурился. Потом он встряхнул головой и решительно заговорил: — Пусть идут в адресный стол и узнают, где жили этот Кругликов и Коровина. Потом один пойдет по указанным адресам и разузнает все про их жизнь. Пусть возьмет фотографию. А другой пусть пройдет по участкам, где они были прописаны, и тоже наведет справки. Затем пошлите телеграмму с допросом, что за птица этот Кругликов. В Курск пошлите, затем в Саратов — откуда он взялся и куда выехал, затем в Москву, не жил ли такой, и по всем большим городам. Поняли? И делайте это сейчас, не медля.
— Слушаю-с, — сказал помощник и, выйдя из кабинета, тотчас приказал позвать к себе Чухарева и Калмыкова.
Те оба сразу ожили, едва услыхали сообщение помощника.
— Теперь уж он от нас не уйдет. Мы живо, — воскликнул Чухарев. — Я, Август Семенович, сразу почувствовал что‑то, едва увидел этого Семечкина.
— И я, — мрачно сказал Калмыков.
— Ну, хорошо! Вот вам инструкции — и с Богом, — сказал им помощник начальника и углубился в составление телеграмм.
Чухарев и Калмыков прямо направились в адресный стол. Они прошли в справочное отделение и, как свои люди, начали перебрасывать карточки. Чухарев искал Кругликова, а Калмыков — Коровину.
— Есть! — сказал Калмыков.
— И я нашел, — отозвался Чухарев и, вынув бумажку, взял карандаш и начал делать выписки.
«Приехал 10 октября, прописан по Литейному проспекту, в д. № 51, меблированные комнаты. Жил до 1 ноября.
Прописан в Толмазовом переулке, в д. № 3, меблированные комнаты. Жил до 25 ноября.
Прописан — Невский пр., дом № 54, меблированные комнаты. Жил до 5 декабря. Выехал».
Больше справок не было. Хотя после каждой справки значилась отметка: «Выехал из города».
— Так, — сказал Чухарев, — а у тебя?
Калмыков показал свою выписку, и она оказалась с теми же адресами.
— Значит, вместе. Ну, тем легче, выходит. Ты теперь по участкам, а я — по адресам, — и Чухарев, встряхнув руку сотоварища по делу, вышел из помещения адресного стола.
Он решил идти по порядку выписки и посетить сперва дом № 51 по Литейному проспекту.
Меблированные комнаты Галушкина занимали в этом доме четыре квартиры. Чухарев прошел к самому хозяину и спросил о Кругликове и Коровиной.
— Как же… у меня жили. Снимали двадцатый номер. Переехали. Позвольте! — Галушкин взял со стола книгу, посмотрел в нее и сказал: — Въехали вечером девятого октября с вечерним поездом. Оба вместе, как муж и жена. Я даже так поначалу подумал. А уехали, как есть, тридцать первого числа. Он сказывал, что к себе, в Сибирь куда‑то.
— В Сибирь он потом пойдет, — с усмешкой сказал Чухарев, записав показания. — Ну, а как они жили?
— Да и это сейчас объясним, — сказал Галушкин и позвонил.
Вошел слуга.
— Позови мне Машу! — распорядился Галушкин и, когда слуга вышел, объяснил Чухареву: — Это — горничная из того коридора.
В комнату вошла миловидная девушка.
— Вот, Маша, — обратился к ней хозяин, — расскажи этому господину, как жили Крутиков и Коровина. Помнишь их? Он такой рыжий, с бородой.
— Очень хорошо помню, — ответила девушка. — По-хорошему жили… как муж с женой. Она раз мне даже сказывала, что бумаги у них не все еще выправлены, а как выправят, так и поженятся. Все целовались. Больше дома сидели, а как вечер, так и в театре.
— Заходил к ним кто‑нибудь?
— Не помню… кажись, никого. В одиночестве жили.
— И не ссорились?
— Никогда.
— А в чем дело‑то? — спросил Галушкин.
— Ее убили и изрезали на куски. Вот голова ее, — сказал Чухарев, показывая фотографию.
— Ай-ай-ай! — изумился Галушкин, беря снимок. Маша подошла и тоже стала разглядывать его.
— Не признаю, — сказал Галушкин, — да и видел я ее мало — только как приехала.