– Это хороший отель?
– Наверное…
– О, «Медитерранеан», «Медитерранеан»! Это пять звездочек?
Медведев сказал, что не знает, сколько звездочек, и Джордж, подхватив с холодильника карту Родоса, нашел на ее обороте перечень отелей.
– Да, это пять звездочек! – возликовал он, словно радовался за Медведева. Но тут же озабоченно сдвинул брови: – Но это очень дорого! Сорок долларов! Совместно с завтрак?
Медведев кивнул. Оксана говорила, что завтракает в гостинице, там шведский стол.
– А завтрак хорош?
– Не знаю. Никогда там не завтракал.
– А номер хорош?
– Думаю, да.
Джордж посмотрел недоверчиво и решил сменить тему.
– Да-да-да, – рассеянно оглядывая комнату, проговорил он – Да. У меня тоже плохо едет мой рассказ. Но что делать? Это наша судьба! Не так ли?
Медведев сказал, что так.
– Завтра хочу гулять в Старый город, – сказал Джордж. – Вы бывали с Оксаной в Старом городе?
– Нет, – рассеянно сказал Медведев и сдвинул пошире раму окна. Ему хотелось остаться одному. – Не бывал.
– О’ кей! – весело сказал Джордж. – Желаю успеха!
– Успеха и вам, Джордж!
Медведев вновь оказался возле отеля «Медитерранеан», вновь увидел разъезжающиеся в стороны стеклянные двери, перехватил сдержанную улыбку рослого портье за стойкой в глубине белого зала и различил себя, взмахнувшего Оксане рукой сквозь уже съехавшиеся двери – она шла по ковру к лифту и чуть обернулась в его сторону: «Звони»… И почему на «ты»? Ему послышалось или это оговорка?
Ее номер был написан на белейшей визитной карточке отеля: «608». Это, надо полагать, шестой этаж.
Славянская бизнес-леди, бывшая учительница музыки по классу фортепиано, похожая на куклу Барби, отдыхает в пятизвездочном отеле…
Медведев лег в постель и стал читать Библию, постоянно ловя себя на том, что думает об Оксане. «Второзаконие», которое вчера показалось ему ключом к пониманию иудейства, вдруг превратилось в пустой набор имен и названий древних городов – сквозь них он видел ее улыбку, длинные тонкие пальцы с перстнями, слышал ее голос… Медведев видел девочку Ксюшу с синяками от резинового шланга на спине, видел ночной заснеженный сад в деревушке под Прагой и скрипел снегом под окном, за которым Оксана играла на пианино. Ему захотелось немедленно встать с постели и начать пронзительный рассказ или даже повесть.Медведев закрыл Библию и, скосив глаза, перекрестился на образок Ксении Блаженной. Только бы не наделать глупостей, не упустить роман и не начать волочиться за этой повзрослевшей Барби.
«Нет, меня этим уже не проймешь, – думал Медведев, раскидываясь под одеялом, – я не мальчик». И еще он подумал: «Что у нее с мужем – просто в ссоре или развелись?»
Погасив свет, он решил, что палец о палец не ударит, чтобы произвести на нее особое впечатление. Она состоятельная бизнес-леди – он писатель. У нее пять магазинов – у него пять книг прозы. Если он и будет видеться с ней, то лишь для того, чтобы собрать материал для новой вещи. Он не в том возрасте, чтобы распускать хвост перед каждой красоткой.
Засыпая, Медведев вспомнил, что впервые за эти дни не позвонил жене.
Глава 2
Проснулся Медведев в прекрасном настроении. И утренний ветерок, колышущий занавеску, и солоноватый запах моря, и шелест пальмы за открытым окном создавали ощущение, что здесь, на островке в далеком Эгейском море, с ним должно произойти что-то важное и значительное. Быть может, он напишет блестящие главы романа, быть может, случится нечто потрясающее… Быть может, ничего не произойдет, но он вернется в мглистый декабрьский Питер с новыми идеями, мыслями, чувствами и сжатый, как пружина.
Он услышал, как под окном зашипела вода, и выглянул. Анатолия, держа в приподнятой руке дымящую сигарету, пыталась другой поливать из шланга пол террасы и одновременно подкрутить кран на трубе. Попытка удалась, но струя воды снесла пустое пластиковое ведро с надгробных камней, прислоненных к стенке флигеля – их никак не могли забрать археологи, – и окатила разложенные на могильных плитах половики. Анатолия заворчала, сунула намокшую сигарету в рот, вернула отпрыгнувшее ведро на мраморный постамент, сделала ему внушительный знак рукой – «стоять!» и закрепила шипящий конец шланга на багажнике велосипеда Лайлы.
На террасу, как на сцену, бильярдным шариком выкатился толстячок Ларс, шведский поэт с детской физиономией, и, держа руки за спиной, стал быстро ходить вдоль ограждения, не замечая луж, радужных брызг и Анатолии. Он смотрел в голубое небо и шевелил губами. Анатолия укоризненно покрутила головой – не бережет человек обувь и светлые брюки, да что с него взять? поэт! – и ушла на кухню. Ларс замер, склонил лысую, со светлым пушком голову, словно разглядывая свое отражение в луже (казалось, его очки соскользнут с носа-пуговки и повиснут на шнурке), и тут невидимый кий пустил его мечущимся треугольником от борта к борту с выпадением в стукнувшую лузу-дверь, из которой он недавно выкатился.