Инквизиция свирепствовала по всей Испании. Никто не смел выступать против ее решений после того, что произошло в Сарагоссе, считая сопротивление бесполезным. Логическим выводом из этого торжества инквизиции явилось требование обезумевшей черни изгнать евреев.
Вначале власть инквизиторов распространялась только на так называемых новых христиан, которые несли суровую кару, если после крещения продолжали втайне исповедовать свою древнюю веру. Для тех же, кто в свое время избежал народного гнева и открыто придерживался иудейской религии, свободу исповедания охраняло королевское слово. Прежние монархи когда-то дали это обещание, а нынешние, завоевывая Гранадское королевство, сулили эту свободу еврейским общинам и мавританским жителям захваченных городов. Но католическая нетерпимость, которую дон Фернандо и донья Исабела когда-то подогревали, чтобы поднять всех испанцев на своеобразный крестовый поход против гранадских мавров, теперь оказалась большей, чем они сами желали. Христианская Испания, вдохновляемая своими священнослужителями, требовала, чтобы все евреи приняли христианство или покинули страну.
Предчувствуя грозящую опасность, состоятельные члены общины участили изъявления своей верноподданности и дары королю и королеве. Когда королевская чета отправлялась в путешествие, их встречали в Сарагоссе, Барселоне и других городах депутации раввинов и торговцев, мужей мудрых и льстивых, которые подносили им в знак приветствия серебряную посуду, наполненную золотыми монетами, и другие не менее ценные подарки.
Дон Фернандо остался глух к требованиям христиан. Он знал цену еврейскому народу и важную роль, которую тот играл в благосостоянии Испании. Именно евреи поддерживали займами короля в особо затруднительных случаях. К тому же, как откупщики, так и все другие люди, наиболее способные к управлению государственной казной, были представителями этой же религии. Абраам Старший, главный раввин Испании, его зять рабби Майи собирали подати со всей Кастилии, и король неоднократно обращался к ним за советом. Прошел слух о том, что король и королева, руководствуясь финансовыми соображениями и некоторой свойственной испанцам чувствительностью, в последний момент не согласятся на изгнание евреев. К этому добавляли, что будто бы синагоги объявили сбор среди своих прихожан, чтобы поднести королевской чете дар ценою в много тысяч золотых дукатов[32] в обмен на веротерпимость. Затем, несколько недель спустя, стали рассказывать, что великий инквизитор Торквемада ворвался в королевскую спальню с распятием в руке и сказал королю и королеве: «Бога продали за тридцать сребреников. Возьмите же и продайте его еще раз, ваши высочества».
И вручил им распятие.
Доктор Акоста не доверял этим россказням, ходившим в народе. Не таков был дон Фернандо, чтобы стерпеть такую дерзость, в особенности теперь, в полном расцвете сил. Как бы то ни было, королевская чета в конце концов подписала указ об изгнании евреев, и еврейские общины, потеряв всякую надежду, стали готовиться к переселению.
Более образованные евреи старались поддерживать бодрость своих единоверцев, ведя с ними беседы об этом всеобщем изгнании. Они любили землю, которая была для них родной в течение двадцати веков и в которой покоился прах многих поколений; но в то же время они верили, что еврейский народ ожидают в недалеком будущем великие события и что он найдет путь к новой земле обетованной, подобный пути, по которому шли их далекие предки, бежавшие из Египта, следуя за путеводным Моисеевым жезлом и священной торой.
Раввины сулили своей пастве всевозможные чудеса во время исхода из неблагодарной испанской земли. Море взметет вверх свои воды, подобно синим горам, чтобы они могли, не омочив ног, пройти по его ложу; с облаков посыплется манна небесная, чтобы питать их в пути; и лекарь Акоста, хорошо понимавший надежды этой легковерной и исступленной толпы, из лона которой вышли его предки, уже предчувствовал грядущие беды. Будучи в глубине души скептиком, он считал бесполезным жертвовать спокойствием или жизнью за какую-либо религиозную идею. Он скорбел о том, что испанские евреи покидают свои дома и вверяются неизвестному будущему, лишь бы избежать крещения, на которое пошли его собственные предки и многие другие евреи, патриархи многочисленных семейств обращенных.
Взирая на человечество с высоты, на которую вознесли его наука и размышления, Акоста находил, что распря между верой преследуемой и верой правящей не заслуживает столь тяжкой жертвы.
Известное уважение и даже, пожалуй, любовь к своему народу он испытывал только тогда, когда запирался в своей библиотеке. Там хранились рукописи более ста еврейских писателей, преимущественно испанцев, а также провансальцев, ученых, которые в течение семи или восьми веков служили человеческому познанию, храня мудрость древнего мира. Это были астрологи, медики, алхимики, математики, знатоки арабского, латинского и романских языков, терпеливо собравшие в своих книгах знания забытых греческих авторов, донесенные мусульманами до Испании, и науку самих мусульман.