Выбрать главу

Как пробка, на волнах плясал я десять суток,

Презрев дурацкий взор огней береговых,

Среди слепых стихий, утративших рассудок.

В сосновой скорлупе ворочалась волна,

И мне была сладка, как мальчику кислица

Отмыла все следы блевоты и вина

И сорвала рули, когда пошла яриться.

С тех пор я был омыт поэзией морей,

Густым настоем звёзд и призрачным свеченьем,

Я жрал голубизну, где странствует ничей

Завороженный труп, влеком морским теченьем.

Где вдруг линяет синь от яркости дневной,

И, отгоняя бред, взяв верх над ритмом тусклым,

Огромней ваших лир, мощней, чем чад хмельной,

Горчайшая любовь вскипает рыжим суслом.

(Перевод Д. Самойлова)

Образ корабля, плывущего без руля и без ветрил, который всецело находится во власти морской стихии, – это, собственно, и есть символ творчества, требующего от поэта абсолютного, безраздельного погружения в иррациональное, в хаос бытия. Поэт готов погибнуть в этой стихии, но в то же время слияние с ней наполняет его каким-то непостижимым восторгом.

Другое важное для понимания Рембо стихотворение, которое выражает его новый взгляд на мир и поэтику, называется «Гласные». К этому стихотворению можно относиться двояко: с одной стороны, как к стихам, а с другой, как к определенной поэтической программе:

«А» чёрный, белый «Е», «И» красный, «У» зелёный,

«О» голубой – цвета причудливой загадки:

«А» – чёрный полог мух, которым в полдень сладки

Миазмы трупные и воздух воспалённый.

Заливы млечной мглы, «Е» – белые палатки,

Льды, белые цари, сад, небом окроплённый;

«И» – пламень пурпура, вкус яростно солёный —

Вкус крови на губах, как после жаркой схватки.

«У» – трепетная гладь, божественное море,

Покой бескрайних нив, покой в усталом взоре

Алхимика, чей лоб морщины бороздят;

«О» – резкий горний горн, сигнал миров нетленных,

Молчанье ангелов, безмолвие вселенных:

«О» – лучезарнейшей Омеги вечный взгляд! (460)

(Перевод В.Микушевича.)

Можно рассматривать это как стихотворение по-своему хорошее. Все гласные Рембо выстраивает как некую шкалу в диапазоне от альфы до омеги:

«А» чёрный, белый «Е», «И» красный, «У» зелёный…

И, наконец, омега, последняя буква греческого алфавита:

«О» – резкий горний горн, сигнал миров нетленных,

Молчанье ангелов, безмолвие вселенных:

«О» – лучезарнейшей Омеги вечный взгляд!

Это, действительно, целая художественная программа, и в таком качестве она вызывает возражения. Я думаю, Рембо хотел, чтобы звуковая сторона слова, в частности, гласные, несли определённый смысл. Но дело в том, что гласная может менять звучание, в зависимости от разных звукосочетаний. Можно, как Малларме, взять слово в качестве основы, можно пойти дальше – использовать морфему. Так, например, работал Хлебников. Но гласная сама по себе не является структурной единицей, поэтому попытка Рембо создать стихи, где каждый звук выражал бы определенный образ, ни к чему привести не могла, кроме разрушения смысла.

Но Рембо было тесно в рамках стихосложения. Он решил создать второй сборник «Озарения». Это стихи в прозе, в которых он пытается выразить свое мироощущение. Это видения поэта, и они, безусловно, искренни. Рембо доводил себя до глубоко иррационального, экстатического состояния, а затем излагал эти необычные впечатления в стихах, подчеркивая, что «один владеет разгадкой сих диковинных шествий». Приведу одно из подобных озарений Рембо: «От колокольни к колокольне я протянул канаты, гирлянды – от окна к окну, золотую цепь – от звезды к звезде, и я пляшу».

Последний сборник Рембо, который завершает его творчество, но не жизнь, называется «Пора в Аду». Здесь он, собственно, подводит итоги своей поэтической деятельности. Это единственное произведение, которое было напечатано при жизни поэта. Многие стихи Рембо при его жизни не публиковались, а этот сборник был издан. Рембо очень этого хотел. Эту историю он посвятил дьяволу: «Да, много же я взял на себя! Но не раздражайтесь так, любезный Сатана, умоляю вас! И в ожидании каких-нибудь запоздалых мелких пакостей позвольте поднести вам эти мерзкие листки из записной книжки проклятого – вам, кому по душе писатели, начисто лишённые писательских способностей». (Перевод Ю. Стефанова)