В поисках веры
Чёрное пятно вдалеке, будто повешенный. Ветер покачивал тело из стороны в сторону, шевелил обрывки одежды. Диакон потёр усталые, в красных жилках глаза и перекрестился, с опаской вглядываясь в тени под деревом. Наконец луна вырвалась из облаков, и темноте, пришлось отступить.
- Сгинула чертовщина! - обрадовался он.
Причудившийся висельник оказался массивным суком, полоска коры, так похожая на верёвку не давала ему упасть. Темень и сутки без сна делали своё дело.
Дерево с "повешенным" стерегло путь в лес, будто часовой. Голые ветви тянулись вверх растопыренными пальцами, там за корявой стеной таился мрак. Здесь разбитый тракт сворачивал, борозды смотрели в небо кашей из грязи и льда, успевшей застыть к вечеру. В нынешние времена проезжих совсем мало, а после заката дорога и вовсе опустеет.
Человек облизнул пересохшие губы. Кожаный бурдюк пуст ещё с последней трапезы, как и сума с припасами. Последний обоз он встретил вчера, да и пару телег обозом назвать тяжело - война принесла голод, и север обезлюдел. Делиться последним куском никто не хотел, даже за звонкую монету.
- Неужто в лес собрался?
Вздрогнув, диакон обернулся - старик. Он появился бесшумно, словно подкрался, а потом стоял за спиной в ожидании. Сморщенное лицо, седая борода торчит во все стороны, будто прутья метлы, которой долго вычищали пыльный сарай.
- Туда, куда же ещё, - ответил диакон, стараясь решительным тоном скрыть внезапный испуг. - По западной дороге к монастырю несколько дней добираться, а напрямую, говорят, за полдня дойти можно. К утру уже там буду.
Старик почесал громадную бородавку на носу и растянул губы в улыбке, в челюсти, как в дряхлом заборе, торчали пеньки зубов. Повеяло жареным луком и перегаром.
- Значит, церкви служишь? - спросил он, сморкнул и харкнул под ноги, на жухлой траве повис сгусток.
Помедлив, диакон кивнул.
- Благословишь? - дед наклонил голову, лысину на темени покрывали наросты давно немытой кожи.
Диакон перекрестил его и протянул руку ладонью вниз. Старик едва коснулся кожи губами. Поцеловав и протянутое распятие, перекрестился. Сберегая тепло, диакон торопливо спрятал руки под рясу.
- Срезать-то можно. Парой вёрст дальше будет ручей, вдоль него и иди, пока в старую дорогу не упрёшься. Там много людей раньше ходило, и булыжниками вымощено, будто тракт, только заросло всё. Нынче через лес не любят ходить - буреломы, валежник. Ещё и боятся люди... Как-то хоронил пройдоху одного, он на ровном месте упал и шею - того.
Старик обхватил голову руками и повертел в стороны, из глотки кашлем вырвался ехидный смех:
- Свернул! Будто цыплёнок желторотый!
- И чего они боятся? - перебил дьякон. - Уж дорогу-то расчистить всегда можно.
- Так бесы там, - старик оборвал смех. Густые брови сошлись к носу, следующие слова прозвучали, как угроза:
- Смотри от ручья не отходи - утащат. Ты не боишься один в лес идти, ещё и ночью?
- Есть у меня защитник, - дьякон сжал в ладони крест, появилась уверенность. - А ты сам откуда такой будешь? Иль может бесам этим и служишь?
Диакон глянул старику прямо в глаза, в них промелькнул страх. Времена инквизиции давно прошли, но людское спокойствие легко срывается, как струпья подсохших ран. За подозреваемым в колдовстве не приедет монастырская бричка, но селяне и сами горазды сложить костёр.
- Провалиться на этом месте, если вру, отче! - старик не выдержал тяжёлого взгляда и отвёл глаза. Сложенные пальцы неистово замелькали, осеняя плечи и грудь святым знаком. - Могильщик я, кладбище у меня там за горою, а рядом и городишко наш. Грамота от градоначальника надлежащая имеется.
Старик перестал креститься и быстро потянулся за спину, через миг на ладонях лежала окованная металлом лопата.
- Кормилица моя, - старик любовно провёл по древку. - С войной этой тружусь от зари до зари, хоть мужики местные помогают иногда - кто копать, кто после поминок оставит чего. Вот и нынче вина чуток выпил, и домой иду. А про бесов - так, слухи только, пугаю иногда местных. Каюсь, отче, грешен...
Старик вдруг замолчал и с недовольным видом поднёс лопату к лицу. Длинный, как у зверя, ноготь соскоблил грязь с железа, старик повертел черенок под светом луны. Даже в темноте видно, насколько остро лезвие оковки. «Наверное, мёрзлую землю пробивать», - подумалось диакону.
Могильщик вернул лопату за спину, она повисла там, будто мечи воинов-наёмников.
- Можно мне идти, отче?
- Ну коли не врёшь, так ступай с богом, только шутки свои брось, - диакон зябко повёл плечами, из леса по окрестностям расползался холод.
Старик склонил голову и торопливо зашагал вдоль поля, сгорбленная фигура быстро растаяла в темноте. «Старик и впрямь радеет за своё дело. Только где же его кладбище? До ближайшей деревни полдня ходу. Может он издалека?» - подумал священнослужитель и направился в чащу.