Лес оказался не таким непроглядным, как ожидал диакон: редкие просветы среди ветвей пропускали достаточно лунного света, чтобы видеть дорогу. След тележных колёс потерялся в полумраке - мало кто ездил короткой дорогой: боялись бандитов, дезертиров... теперь ещё и бесов. Диакон нахмурился. Подобные суеверия идут вслед за войной, как привязанные. Народу все беды легче свалить на нечистую силу, чем признать виновными себя. Отец Силантий мог часами вести разговоры на подобные темы. Мысль о святом отце заставила вспомнить обрывки разговора, приведшего диакона в эти края.
- Михаил, ты хорошо служишь церкви, долго и послушно. Самой веры только нет, слаба она в тебе, что пламя на ветру: сильнее дунь - потухнет.
- Святой отец, я истово верую! Не понимаю, чем вызвано недоверие ко мне! Я надеялся, что меня рукоположат в священники!
- Нет, сын мой, решение сие принималось мною не одну неделю, ты мирское ставишь превыше духовного. Завтра с рассветом отправишься в церковь Святой Матери Пагейской, пусть тамошний архимандрит милостью божией решит твою судьбу...
Мрачные мысли кружили в голове, будто вороньи стаи. На душе становилось всё тяжелее, но диакон упорно шёл всё дальше в чащу. В её глубине притаился туман, и белёсая пелена укутывала землю, словно ждала гостей. Запах промозглой листвы и сырости усиливали тоску, Михаил старался идти быстро, натруженные за день ступни гудели от усталости, но остановиться и отдохнуть после таких воспоминаний казалось серьёзным проступком: если отец Силантий сказал идти - значит шагай, покуда ноги не отвалятся. «Ничего, немного осталось, - успокаивал себя диакон. - В монастыре отъемся и отосплюсь за все дни в пути. А там, глядишь, и прежнее расположение верну»
Слуха коснулся шум ручья вдалеке. «Значит я на верном пути», - решил диакон и ускорил шаг. Оказавшись у воды, упал на колени, стал жадно пить, от холода заломило зубы. Так, теперь вдоль ручья, и не забыть наполнить бурдюк. На лице появилась недоумение: струйка воды пробила боковину бурдюка, едва тот наполнился.
«Может, обветшал совсем или прокололся?» - подумал Диакон, в полутьме было не разобрать.
- Ууууууухух, - раздалось над головой.
От испуга Михаил, подскочил на месте, вскинул голову: огромная неясыть восседала на суку, будто на чёрном троне. На человека уставилась пара блестящих глаз, голова с изогнутым клювом поворачивалась из стороны в сторону, словно у бдительного часового.
- Ууууууухух, - повторила она и переступила с ноги на ногу.
- Пошла прочь! - крикнул дьякон и взмахнул рукавом, но неясыть даже не шелохнулась. Тогда он подобрал палку и бросил в птицу, раздался треск, на землю посыпался сухостой. Неясыть сорвалась с места и бесшумно скрылась меж ветвей.
- Зараза... - прошептал он, проводив птицу взглядом.
Здесь, в глубине чащи, сплетение ветвей почти не пропускало лунный свет. Темнота укутывала служителя церкви со всех сторон, уже в паре десятков шагов вместо деревьев виднелись едва различимые силуэты, на земле поодаль что-то белело, и не разобрать: снег, или клочья тумана. Михаил полез в суму за припасенным факелом. В лесной тишине стук кресала оказался пугающе громким - к счастью, сырость не коснулась огнива. На факеле вспыхнуло пламя, и тьма, отпрыгнув от огня, оскалилась на человека сотнями мелких теней и бликами на воде.
В вышине рванул ветер, а следом оглушающе затрещало, диакон вздрогнул и быстро развернулся. Обламывая ветки, рухнул огромный сук, ударил в мёрзлую землю, из сердцевины разлетелась труха. Человек ткнул факелом в темноту: за упавшей веткой высветился корявый ствол. Под ним нет даже прошлогодних листьев, только обломи коры и сухих ветвей - дерево давно мертво.
Ветер снова налетел, накинулся на голые кроны, и наземь упала ещё одна ветка, две палки причудливо сложились в подобие креста. «Чертовщина какая», - испугался диакон.
- Бесы утащат.
Слова старика возникли в памяти сами собой. Пальцы сомкнулись на распятии, диакон зашептал молитву. Надо забыть об этих суевериях, если хочу добраться до монастыря к рассвету.
Освещая путь, Михаил заспешил вдоль ручья, лесную тишину нарушал хруст веток под сапогами. С появлением живого огня лес будто изменился: тьма сгустилась, со злобой глядя на ненавистное ей пламя. С каждым шагом на душе становилось тревожнее, дьякон мог поклясться, что слышит, как под толщей земли шевелятся корни.
Ручей разросся до небольшой речки, срывающейся под уклоном. Диакон ставил ступни боком, чтобы не покатиться кубарем, а вскоре и вовсе пришлось хвататься за торчащие корни. Спустившись, человек оглянулся: настоящий обрыв, а не склон. Где же дорога, которую обещал старик? Может, я пошёл не туда?