Тихо, чтобы не разбудить свою спутницу, я слез с печи и прошел к окну. Внизу, на полу было гораздо холоднее. Окно слабо светилось от лунного света, и тонко свистел ветер в едва заметной щели у края стекла. Виднелись большие звезды, ставшие к середине ночи еще ярче. Мое внимание привлек шорох. Снаружи окно было до половины заложено сеном, и в этом сене возился какой-то маленький зверёк. Я зажег тусклый фонарик и посветил через полузамерзшее окно. Между сеном и стеклом сидела мышь, ослепленная светом, и таращила на меня черные бусинки глаз.
Где-то в небе возник гул самолета и проник через стены в хату - далекий и сильный, он долго тянулся, медленно проходя через весь небосвод... как Млечный Путь. В этом звуке мне вдруг открылось мгновение такой безбрежности, такой бесконечности жизни... Казалось, в этом миге было всё - прошлое и будущее, весь мир... Альфа и Омега, начало и конец...
Ничто не закончено, и путь всё так же простирается передо мной без конца. И может быть, он ведет гораздо дальше, чем я могу себе представить. Ведь мы - фантастические существа в фантастическом мире.
Сказки Настоящего
В начале апреля 1985 года, впервые после долгой, холодной зимы я вылез из кузова попутной машины в селе Студенец. Асфальт закончился и передо мной была грунтовая дорога с телефонными столбами, идущая через поля. Я попал сюда в первый раз, и казалось, что дорога уводит в неизвестное.
Снова я был в царстве Настоящего - того настоящего, вкус которого стремился почувствовать на полевых дорогах, убегая из города от своих друзей и подруг, от всех тех развлечений, которые были свойственны моему поколению. Ведь однажды вкус настоящего посетил меня на дорогах Великого Полдня в образе призрачной тени - что мне теперь до пустого времяпровождения моих сверстников.
И вот, вкус настоящего, этот вкус реальности опять был вокруг меня, был во всём - в шорохе серой прошлогодней травы, в запахе недавно оттаявшей земли, в криках птиц, шуме ветра, в облезшей зеленой краске на бортах грузовика, в котором я приехал сюда из Канева, и в сером, выцветшем от времени рукаве моего ватника.
Таинственным дыханием, странным и призрачным дуновением этот вкус реальности пронизывал весь мир, превращая поля, дороги и селения в фантастическую реальность - владения ветра силы...
Через час я уже был на берегу неподалёку от Бабиной горы. В чистом небе сверкало солнце и ослепительным светом были залиты песчаные обрывы. Синяя поверхность воды, по весеннему прозрачной, уходила до самого горизонта, где терялась в белесой дымке. Оттуда слышались похожие на хохот крики больших чаек, над нагревшимися склонами холма иногда пролетали проснувшиеся после зимнего сна мухи и шмели, а у тропинки, среди серой прошлогодней травы, выросли первые желтые цветы. Пахло землей и еще чем-то, чем пахнет на берегу большой реки только весной, когда растаял лёд - влекущим и манящим, как призрак грядущего лета...
После зимы вода стояла низко и вдоль берега тянулась полоса песка шириной метров двадцать, по которой можно было идти, как по дороге. Этот песчаный берег, на котором еще не было ни одного следа человека, а лишь местами лежали остатки льдин, тянулся направо и налево и звал отправиться по нему куда-то далеко...
Идти, не останавливаясь, греясь в свете весеннего солнца... в голубую даль.
Сидя на песке под обрывом, я бесцельно перебирал обломки зеленоватого песчаника, находя иногда в них обломки древних окаменевших раковин Exogyra Ardita и вспоминая, как в прошлом году в осенних лесах меня посетил образ праморя Тетис - голубые воды изначального рая и свет солнц всех миллионолетий...
Зеленый песок, осыпающийся со склона, был теплым от солнца, и медленно текли с обрыва струйки песчинок... без начала и без конца... Закрыв глаза, я слушал плеск волн - хотелось забыть обо всем, погрузиться в этот мир и раствориться в нем... чтобы унесли за собой волны праморя Тетис...
Над рекой подул ветер, в ярком свете солнца заблестела рябь на воде, а из-за обрыва над головой выплыло белое облачко... В это мгновение ветра и блеска, в котором было всё - и Земля, и Небо, и весь мир, и моя жизнь в нем - в сердце возникло чувство полноты существования; то опьяняющее чувство, которое чаще всего посещает душу именно в такие весенние дни, обещающие впереди столь многое - всю жизнь.
Поднявшись, я пошел куда глаза глядят по песчаной полосе берега в сторону далекого и невидимого отсюда Трахтемирова. Так я миновал Бабину гору и село Бучак. Вскоре густой лес подступил к самому обрыву, где из волнообразно изгибающихся слоев серой глины выступали огромные глыбы ржавого железистого камня.
Сейчас, ранней весной, когда на деревьях еще не было листьев, растущие на склонах холмов грабовые леса были прозрачными и сплошной ковер весенних цветов покрывал землю под деревьями. Мне вспомнились осенние дни прошлого года, когда под моросящим дождем я бродил здесь по лесам... Тогда у подножия этих гор я познал вкус Загадки - невыразимое словами чувство. Загадка, столь же изначальная и глубокая, как и лежащая в основании мироздания бесформенная пустота... Кто я?
Откуда и куда иду? И - где вкус твой, реальность?
Повсюду на песчаном берегу виднелись песчаные валы, оставленные зимними льдами, а лесное озеро, в котором жили черепахи, было еще полностью покрыто льдом.
Где-то впереди, в селе Григоровка, лежащем на моем пути, поднимался дым - там жгли траву и бурьян на огородах. А я шел по песчаному берегу вдоль воды, всё глубже погружаясь в пространство весны - душа была легкой и свободной, как пробудившаяся после зимы птица. Снова в ней жило желание неведомого... желание погрузиться в это неведомое без страха, довериться окружающему меня Настоящему и раствориться в нём - в ярком свете, плеске волн, запахах весны, в ветре и уходящей вдаль дороге...
Через несколько часов, пройдя примерно половину пути, за селом Лукавица я решил сделать остановку и присел на камень под обрывом. Вынув из рюкзака флягу с чаем и пачку печенья, я погрузился в созерцание далеких гор, темневших на юге, откуда я пришел. Вот гора Виха; вот Козацький шпиль с ветряной мельницей, Лысуха с едва заметным старым дубом на склоне; а вот и гора Вовча Хаща, у подножья которой находится неразличимое отсюда устье яра Борисов поток - Голубого каньона, где познал я влекущую силу бучацкого посвящения. Всего несколько часов назад я шел у тех гор по берегу, погружаясь в пространство весны.
В это мгновение в душе возникло знакомое и ни с чем не сравнимое чувство - Солнечная Дорога, широко распахнувшаяся передо мной. Однажды познав её, я полюбил жизнь странника; жизнь в более просторном мире, где меньше людей. Там чаще удается оставаться вдвоем наедине с самой Действительностью, там чаще в душе ощущается вкус реальности. Тогда не нужно надевать никаких масок, а можно просто быть, затерявшись где-то на пыльных полевых дорогах и становясь такой же частью этого никогда не надоедающего мира многоликой жизни, как птицы у обочины, высохший бурьян или шагающие за горизонт телеграфные столбы.
Этот уходящий куда-то далеко в неведомое бесконечный мир, в котором исполняется моя свобода и мой путь - мой дом. Не в символическом, а в прямом, буквальном смысле. Ведь дом - это место, в котором просто живёшь. Для кого-то дом - однокомнатная квартира, для кого-то - двухэтажный особняк. А мне тесно в таком доме, и я избрал себе местом для жизни эту гряду прибрежных гор, протянувшуюся на тридцать километров. Знакомые холмы, деревья, береговые камни и яры стали таким же интерьером моего дома, как мебель и домашние вещи.
На склонах вон той далекой горы, хорошо видимой отсюда - горы Вихи - в прозрачных лиственных лесах, пронизанных струящимся небесным сиянием, меня коснулся жемчужный свет, способный входить в душу, изменяя и ее саму, и отношение к миру. Хотелось бы в такой час вечера, когда чистое небо начинает темнеть над горами, наполняясь светоносной глубиной, сидеть где-то там, на склоне горы Вихи в старой сельской хате с её пустыми белыми стенами за деревянным столом, на котором лишь железная эмалированная кружка с водой, кусок серого хлеба и яблоко - много ли нужно для полноты бытия? А голубой свет будет вливаться через окно, озаряя предметы - и стол, и яблоко, и даже грязь на глиняном полу...