Метафизическое лето
Настроение бучацкого посвящения, познанное в мае в Голубом каньоне, пронесло меня через всё лето этого года. Оно было совсем не таким, как предыдущие, хотя, казалось бы, повторялись те же самые приключения на дорогах странствий.
Весной я познакомился с Волоханом - прочитав первую часть моих записок, называвшуюся в первой версии "Три лiта", Волохан пришел ко мне домой с бутылкой вина, чтобы поделиться впечатлениями, и так началась наша дружба. Вскоре мы поехали в экспедицию в Заруб, где было много разных интересных похождений, которые в молодости всем нам дарит лето. Мне запомнилось, как Волохан, набрав в яру серой глины, несколько дней старательно лепил из нее круглую чашу - "для сжигания эзотерических рукописей", как пояснил он; и как мы долго рубили толстую грушу, закрывавшую нам вид на Зарубину гору.
Когда экспедиция закончила свою работу, мы отправились странствовать дальше, сначала в Бучак, на хутор Билянивка, где в то время собралась большая богемная компания, а потом на Бабину гору. Волохан познакомил меня со своими друзьями - Мишей и Шри Филиппом, и так это лето подарило мне встречу на дорогах странствий с людьми пути. С каждым из них меня потом связывали долгие, многолетние отношения, складывавшиеся по-разному, но у каждого я научился чему-то важному и ценному. Ведь несмотря на все отличия в жизненном пути нас объединяло нечто общее, роднящее наши души - годы молодости, проведённые в этих горах, и то великое, необъятное и неописуемое словами, что коснулось там нас.
Это нечто было как вкус безбрежной дали, как прелесть манящей свободы, как загадочность бессмысленных слов "жизнь-бесконечна..." Прикоснувшись к нам когда-то, оно наложило на каждого из нас свой отпечаток на всю оставшуюся жизнь.
Это нечто было во всём - в водах и в небесах, в событиях повседневности и в снах; оно было во всём процессе существования и мы даже не заметили как это вошло в нас.
У каждого из нас оно проявлялось по-своему, но по своей сути было одним и тем же - запредельным, прикоснувшимся к нам среди этих гор. Как будто в те годы там распахнулись некие невидимые врата - врата в запредельное, дали нам редкую возможность войти в них, а потом, спустя время, опять закрылись. Своими путями мы шли к нему, своими способами мы искали его, и каждый из нас по-своему нашел его. И тогда нашим жизням суждено было пересечься...
Я помню, как в один из дней мы сидели на песчаном склоне холма неподалеку от Бабиной горы - Шри Филипп на большом камне, а мы с Волоханом на песке и разговаривали о Душе Мира, о бучацком посвящении и о судьбах людей Пути в этих горах. Здесь, у этого камня я не раз сидел в уединении и созерцании, наслаждаясь свободой и думая о встрече с себе подобными, но мне трудно было представить, что такой разговор действительно когда-либо произойдёт. Но вот этот такой миг настал.
Через пару дней я вернулся в Киев, а Волохан остался на Бабиной горе, чтобы дописать книгу об эзотерической психологии. Меня же настроение метафизического лета понесло дальше - в Таджикистан. Мне казалось, что там, среди снежных гор Памира, я найду то, что искал здесь - разгадку тайны великого полдня и ветра силы. Простившись со своими новыми друзьями, делившими со мной дороги странствий, я купил билет до Душанбе - Парапамир властно звал меня.
Парапамир
Мечта отправится на Памир была у меня давно - в сверкающем блеске горных снегов на фоне тёмного космического неба, в грохоте лавин и во вкусе воды ледниковых рек, текущих среди зарослей эфедры, было что-то настолько же влекущее, как звучание слов "Маханирвана" или "Парамашива".
Тем более, много ли надо было в то время для путешествия на Памир? Всего 74 советских рубля на билет до Душанбе, титановый ледоруб, ещё кое-какое альпинистское снаряжение и, самое главное - несгибаемое намерение. Всё это у меня было и только семь часов полёта до далёкой среднеазиатской республики отделяли меня от исполнения задуманного.
Когда самолет Ту-154 пролетал на высоте девяти километров над пустыней Каракумы, меня поразила красота заката за стеклом иллюминатора. В салоне самолёта какие-то мальчики в расшитых золотыми узорами тюбетейках гортанно кричали "Вах!" и бренчали на дутарах. Я же, не обращая внимания на эту восточную экзотику, рассматривал неправдоподобно-яркую полосу зари, как радуга пролегшую на западе над землёй, невидимой в темноте южной ночи. Эта разноцветная полоса на фоне чёрного звёздного неба была совершенно не похожа на привычные зори - наверное, такую зарю можно видеть над краем земного шара из космоса или с ледяных вершин высочайших гор.
Аэропорт Душанбе встретил ночной духотой и зелёными светящимися буквами на здании аэровокзала, стилизованными под персидскую вязь. Сдав рюкзак в камеру хранения, я лёг на скамейку возле закрытых касс, положив под голову рубашку. В тёплом ветре надо мной шумело листьями какое-то большое среднеазиатское дерево - наверное, платан, - и яркие звёзды временами мерцали через просветы в его кроне.
Конечно, можно было бы доехать на такси до гостиницы "Таджикистан" или "Памир", но зачем? Разве плохо здесь, под платаном?
"... Ничего не ожидай от мира, и тотчас безмерно щедрым мир покажется тебе..."
вспомнил я слова Рудаки, вычитанные недавно в старинной книге "История Персии, ёё литературы и дервишской теософии". Я долго лежал без сна, думая о предстоящем пути к озеру Искандеркуль.
Рассказывают, что когда Александр Македонский в своём стремлении дойти до пределов мира достиг гор, называвшихся в то время "Парапамиз", его провели вдоль прозрачной реки с водой голубого цвета к её истоку, к лежащему между гор озеру, синему, как афганская бирюза. Какая-то неведомая мысль посетила Искандера у этого озера и он не захотел идти дальше, к пределам мира. В предгорьях Памира им был основан город Александрия Эсхата (нынешний Ходжент). С тех пор то горное озеро было названо именем Искандера - Искандеркуль.
Из этой тёплой южной ночи под кроной платана проляжет и моя дорога через перевал Анзоб и дальше, по узкому скалистому ущелью до того места, где прозрачно-голубая Искандердарья впадает в бурый, мутный Ягноб. Потом по реке вверх, до озера Искандеркуль, а оттуда - к началу ледника, стекающего со склонов пика Чимтарга.
Я был свободен в выборе цели и мог направиться в любую другую часть Памира, подробно изучив ночью расписание вертолетов, летавших в те годы в отдаленные уголки Таджикистана. Хотя не всё ли равно куда идти? Меня интересовало небо Памира и сверкающий свет великого полдня, а он в этих горах везде одинаков - и над озером Искандеркуль, и в Гарме, и в Джиргитале, и в Хороге, и в Кашмире, и, наверное, в Тибете.
Первоначально я думал подробно описать своё путешествие со всеми прикольными подробностями восточного колорита, виденного в разных местах. Но перечитав со временем старые записные книжки я отказался от этой идеи и сильно сократил эту историю, поняв, что по прошествии лет весь этот колорит воспринимается уже не таким интересным. Потому что поход через перевал, по жарким горным дорогам - это действительно не настолько интересно. Как не очень интересной была и езда на разбитых грузовиках по ущельям в компании чабанов-киргизов в засаленных халатах.
В кузове, где можно было сидеть только на цепи, натянутой между бортами, не снимая тяжелого рюкзака, бросало так, что вот-вот вывалишься, а дорога была лишь немного шире чем машина.
Так я добрался до населенного пункта "Зеравшан-2", помеченного на картах, как некий городок. На самом деле там не было никакого городка, а был всего лишь рудник с несколькими бетонными строениями и туннелем с рельсами, уходившем вглубь хребта. Что там добывали? - Аллах его знает...
На берегу Искандердарьи я заночевал на жестких камнях. Вода в реке действительно оказалась необычайного голубого цвета. В последних лучах солнца вдали, над громоздящимися скалами гасли снежные пики - Ягноб, Замин-Каро и другие. Здесь, под незнакомым небом, на каменистой твёрдой почве, у обочины дороги, ведущей в сторону кишлака Джик, я осознал, насколько далеко отсюда родные края... Если бы вдруг исчезли современные транспортные средства, сколько же пришлось бы идти по земле до Бабиной горы? Год? Или больше? Как шли по дорогам паломники в древности...