Кивком поздоровавшись со всеми, я прошел в санузел, где справил нужду и умылся.
Приведя себя в порядок, я зашёл на кухню. Там я застал хозяйку квартиры, Петра и Родиона. Поздоровавшись со всеми присутствующими, я сразу получил от Евдокии Филимоновны кружку со свежезаваренным цейлонским чаем.
— Командир, тебя какими судьбами в наши края занесло, — первым спросил Пётр.
— Да вот, почувствовал, что что-то неладное у вас творится, потому-то и прибыл в ваш город со своим внуком. Яромир уже поднимается, я его разбудил. Однако, как мы ни торопились, всё же опоздали. Степану я помочь ничем не смог, так хоть Евдокиюшку немного в чувства привёл, а то она вчера была в таком состоянии, словно следом за мужем в другой мир собралась.
— Тут ты прав, командир, — сказал Родион, — у меня вчера тоже было чувство, что Евдокия за Степаном вслед собралась. Кое-как смог добиться её нормального понимания произошедшего.
— Я и сейчас могу уйти вслед за мужем, — неожиданно сказала Евдокия.
— Ты не дури, девка, — тут же я одёрнул её. — Тебе ещё Василию благословление дать нужно.
— Какое «благословление»?! — удивлённо спросила жена друга, тут же забыв о смерти.
— Как енто «какое»? Родительское благословление. Ваш Василий до сих пор холостым ходит, а ему, насколько я помню, уже больше сорока пяти лет. Кто его благословлять на семейную жизнь должен, а потом со своими внуками нянькаться? Ты и никто другой! Так что, голубушка, даже не думай посмертный фортель выкинуть. У тебя будет жизнь довольно долгая и очень насыщенная.
— Почему ты так думаешь?! — непонимающе спросила женщина.
— Да, потому что, для занятий со своими внуками и правнуками, тебе очень много времени понадобится. Ты поняла меня?
— Поняла, Ванечка. Спасибо тебе на добром слове.
— А я не для красного словца, тебе сейчас всё енто говорил. Моя Вереслава вскоре родит, а для нашего новорожденного у меня уже самый лучший в мире воспитатель имеется. Он в данный момент, занимается с двумя моими племянниками, с детьми младшей сестры моей жены и моего друга, между прочим тоже военного разведчика.
— Командир, а кто по твоему мнению «самый лучший в мире воспитатель»?
— Для меня, моих детей и внуков — мой отец!
— Так он же у тебя, уже больше полвека как умер, — непонимающе сказал Ильин.
— Я тоже так думал, Родиоша. А мой отец оказывается, просто переехал жить в другое место. Ведь ему с фронта, почтальонша на меня похоронку принесла. А я, как ты сам прекрасно видишь, до сей поры живой и здоровый.
— Мы помним, про тот случай, командир, — сказал улыбаясь Родион. — Ведь я же самолично набил морду фельдшеру в медсанбате, что тебя к покойникам определил. А потом, вернувшись в штаб, я сильно избил нашего писаря, отправившего на тебя похоронку домой. За избиение двух бойцов, я получил от нашего начальника штаба два наряда на кухню. Но я о сделанном, никогда не сожалел, ибо ты, командир, всегда был настоящим человеком и другом.
— Ванечка, так если твой отец до сих пор жив, то сколько же ему лет?
— Не помню, Евдокиюшка. Знаю, что отцу больше ста лет, но он всегда выглядит словно ему пятьдесят. Посчитай сама, ежели интересно, он родился в одна тысяча восемьсот восьмидесятом году.
Евдокия ненадолго задумалась, а потом тихо сказала:
— Невероятно, твоему отцу уже больше ста сорока лет.
— И что в этом «невероятного»? Вот скажите мне, друзья мои, только чур честно. Я похож на человека, который уже давно перешагнул столетний рубеж?
— Ванечка, да ты всегда выглядел помоложе нас, лет на сорок-пятьдесят. Стёпушка однажды мне сказал, что ты самый старший в вашей дружной компании. В это довольно трудно поверить, ведь Петруша с Родионом недавно отметили свои столетние юбилеи. С ними всё понятно, они всю жизнь в тайге прожили, охотой промышляя. Лишь совсем недавно, наверное, лет пять или шесть назад, им дети квартиры в городе купили. Можно сказать, что свежий воздух и деятельность в природной среде, подарили им дополнительные годы жизни, невероятную силу и выносливость. Никто из наших знакомых, даже находясь рядом с ними, не верит в то, что они уже столетние старцы. Ведь сейчас вообще мало кто до их солидного возраста доживает. А Стёпушке моему, через три недели, должно было девяносто девять лет исполниться, — сказала Евдокия и заплакала.
— Ты поплачь, поплачь, Дуняша, — произнёс Пётр, прижимая жену друга к плечу. — Поплакать по родному человеку, это всегда правильно было. Будем надеяться, что он сейчас в лучшем мире.