– По-моему, так пахнут печеные бобы.
– Я решил поразить вас своим блюдом. – Он подошел к бару. – Что предложить вам выпить? Правда, выбор ограничен шерри-бренди и вином, оставшимся от приготовления еды.
– Я с удовольствием выпью вина. – Она села в качалку возле камина.
Вошедший вслед за ними Рубен лег у нее в ногах и стал смотреть на нее немигающим взглядом.
– Мне кажется, будто он меня охраняет, – пожаловалась она, принимая из рук Джуда бокал с вином.
– Так и есть. Понимаете, Рубен считает, что он в тот день спас вам жизнь и теперь вы принадлежите ему.
– Вот как! – Она улыбнулась. – Может, он и прав. – Наклонившись, она потрепала Рубена за ушами.
– Вы были в плохом состоянии. – Это было утверждение, а не вопрос.
– Да, в очень плохом. В худшем, чем я готова была себе признаться.
– То, что вы сейчас можете об этом говорить, уже шаг вперед. – Потом, помолчав, он добавил: – Я не был уверен, что вы придете.
– Это ведь было дружеское приглашение. А я решила, что мне нужен друг.
– Вот и хорошо. – Он сел напротив нее, скрестив длинные ноги. – Если захотите, у вас может быть даже два друга.
– Пожалуй, так оно и есть, – засмеялась Лиз, когда Рубен лизнул ей руку.
– Строго говоря, друзей может быть даже три. – Он неожиданно усмехнулся. – Судя по всему, наш пациент находится на пути к полному выздоровлению. Мы вовремя привезли его в приют, а они назвали его Кокки – в знак его удивительной жизнестойкости и непомерного чувства собственного достоинства.
– Ах, как чудесно! – Лиз радостно заулыбалась. – Но я только что вспомнила – нам же надо было пойти поискать, нет ли еще жертв, – а у меня это совершенно вылетело из головы.
– Ваша голова была занята не менее важными проблемами. Я побродил по берегу часа два, но больше никого не нашел. Кокки, очевидно, просто не повезло.
– Видимо, да. – Лиз отпила вино, наслаждаясь его богатым букетом. – Ох, какое вкусное!
– Наша цель – доставлять удовольствие, – торжественно заявил Джуд и кивнул на накрытый стол. – Вы, наверное, заметили, что я не поставил цветы и не зажег свечи – это так банально. А вот тихая музыка – она вам не помешает?
– Думаю, что смогу ее вытерпеть, – рассмеялась она. – А что у вас есть?
– У меня весьма большой выбор. Могу предложить Моцарта, Равеля, Брамса, Дебюсси. Если вспомнить о том, где мы с вами познакомились, можем поставить «Море»…[1]
У него просто потрясающая улыбка, отметила Лиз, чувствуя, как в ответ на эту улыбку что-то шевельнулось у нее в груди.
– Почему бы и нет?
Аромат приготовленного им блюда не был обманчив. Это было запеченное в горшочках мясо с овощами под густым соусом, в котором угадывался не только вкус вина, но и незнакомая ей пряность. К мясу он подал молодую картошку и отварную капусту брокколи.
Они молча ели, а музыка Дебюсси то накатывала на них волнами, то отступала.
Лиз со вздохом отодвинула пустую тарелку и откинулась на спинку стула.
– Вы великолепный повар.
– По правде говоря, не очень. Мой репертуар строго ограничен, а рецепт этого блюда и вовсе не мой. Мне его дал один человек несколько лет назад, и с тех пор он превратил его в самодостаточную художественную форму – можно использовать все, что есть под рукой. Он очень выручает, если живешь где-нибудь в глуши.
Она вспомнила лагерь беженцев, и от чувства вины у нее перехватило горло.
– Вам не обязательно мне об этом рассказывать.
– Конечно, нет. Извините. – Он помолчал. – Работа с гуманитарной помощью, должно быть, сродни пребыванию в аду. Это все равно, что пытаться наполнить пустую бочку с помощью пипетки.
– Именно так.
Она не лжет, успокаивала Лиз свою совесть. Она находилась в самом эпицентре событий, стараясь по-своему помочь. Писала о невероятных усилиях и об отчаянии. У нее не было выбора – она должна была испытать на собственном опыте всю боль и беспомощность тех, кто этим занимался.
– Сколько гуманитарной помощи в действительности доходит до тех, кто в ней нуждается? – неожиданно спросил он.
– Немного – во всяком случае, там, где я была. Однажды мы целый день ожидали каравана с рисом и зерном, но он так до нас и не дошел. Его перехватили оппозиционные силы на севере страны. Такова была официальная версия правительства. – Циничная усмешка скривила ее губы.
– Но…
– Я думаю, этого каравана не было вообще. Ведь в столице никто не голодал, это всем известно.
– Вы собираетесь туда вернуться?
– Я поеду туда, куда меня пошлют. – Это было правдой.
– А вы хотите?
– Если быть честной – не хочу. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Боюсь, это звучит не слишком геройски.
Джуд собрал со стола тарелки и отнес их в раковину, а обратно вернулся с тарелкой сыра и фруктами.
– Вы не должны передо мной оправдываться. Я всегда считал, что героизм не поддается определению и вообще его слишком переоценивают.
– Знаете, я была знакома и работала с некоторыми очень смелыми людьми.
– Я тоже. И я ни в коем случае не хочу умалять их достоинств. Но иногда, когда ты проявляешь невероятную смелость, полезно отступить на шаг или два, чтобы подумать о том, что тобой движет. Спросить себя, зачем ты это делаешь. – Его лицо вдруг стало серьезным, а в голосе послышалась горечь. – А главное – обязательно надо задать себе вопрос: а что будет с другими людьми, когда ты оседлаешь своего белого коня и бросишься в бой?
– Это тот предел, до которого вы дошли? – Она взяла кусок сыра и гроздь винограда.
– Да. В последнее время я задаю себе довольно много вопросов.
– Могу я спросить почему? – Она постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучала слишком явная заинтересованность журналиста.
– Потому, что я решил стать героем, а в результате по моей вине погибли несколько храбрых порядочных людей. Среди них была девушка, которая мне нравилась.
Вот чего она не ожидала, так этого признания. Последние аккорды музыки умолкли. Стало очень тихо.
Нарушив тишину, Лиз проговорила охрипшим голосом:
– Я понимаю, что с этим было трудно смириться.
– Вы не представляете, какой это был ад.
Она провела кончиком языка по пересохшим губам.
– Вы ее… любили?
– Мы были близки, – вдруг резко ответил он. – Но я не собираюсь притворяться, будто между нами было что-то серьезное, во всяком случае, с моей стороны. Она предложила себя, я взял, и, может, поэтому выжил.
– Но шрамы остались.
– Это малая цена по сравнению с той, которую заплатила она.
Снова наступила напряженная тишина.
– Она… видимо… вас любила. И ей хватало этой близости.
– Вы действительно так думаете? – Его холодный взгляд заставил ее сжаться.
– Нет.
– Этого я и боялся.
Она начала нервно обрывать виноградины одну за другой почти против своей воли, потому что у нее пропал аппетит.
– Зачем вы мне все это рассказали?
– Не знаю. Возможно, ваша откровенность заслуживает ответной откровенности.
– Вы действительно так думаете?
– Нет. – Он взял персик и разрезал его на четыре части. – Когда вы в тот день бегали по пляжу, я увидел себя. Мне знакомо такое отчаяние. Поэтому я и решил вам помочь – помешать совершить роковую глупость. Так, как это сделал для меня мой крестный, когда я приехал сюда в первый раз. Может, поэтому я был настроен к вам так враждебно. Особенно когда вы свели все к этой чепухе о мокрой одежде и порванном рукаве. Я был настолько уверен, что с вами случилось несчастье, что мне и в голову не могло прийти, что я не прав.
– А я не хотела себе признаваться, что вы правы. Вы по-прежнему настроены ко мне враждебно?
– Вам, как никому другому, следовало бы знать, что это не так.