— Что же ты предлагаешь? — отпивая горячего чая, спросила девушка.
— Я не реформатор, и уж тем более не революционер, если брать философские концепции, то я в большей степени отношусь к пессимистам. Но я хотел сказать то, что у класса выше всегда есть чему поучиться у низов.
Милена положила руку на вишневую салфетку и наблюдала за покидающими парковку автомобилями и мотоциклами. Солнечная фата ровным слоем покрывала ее лицо. Он пытался угадать ее мысли, но тщетно. В действительности даже смотря в никуда, она думала о нем. «Он не дернул и нервом перед этой шайкой головорезов. Я конечно слышала про полицейскую закалку перед лицом опасности, однако в его юном возрасте все же чувство самосохранения должно оставаться».
Парень, заметив отвлеченность девушки от ужина, спросил:
— Ты не хочешь пройтись?
— Будешь показывать где, как и какой преступник был убит?
— Мне всегда нравилось твое чувство юмора, — с улыбкой на лице подметил Алекс.
При выходе из пиццерии в знак благодарности детектив кивнул головой, взявшись за край шляпы, хозяину заведения, от чего Леонардо проводил его извечной репликой доброжелательных хозяев:
— Всегда Вам рады, мистер Фитцжеральд. Ждем Вас с обворожительной сеньоритой снова.
— Непременно, Леонардо. Всего доброго.
Свежий, после дождевой воздух наполнил их легкие. Алекс, взглянув на серебристый «Ford», прошел мимо — изумительная погода приглашала на прогулку. Панорама района «Железнодорожных банд» затягивала, будто красноречивый сказочник манил за собой в страну неизведанного, чего-то необычного и нового. Причем рассказчик спешил в эту придуманную фантазию, лишь изредка останавливаясь, дабы его слушатели поспевали за ним. Он просил обращать внимание на все то, что не было где-то в центре. Все самое интересное скрыто на окраинах. Здесь неба было гораздо больше, выйдя к пирсу черного Гудзона, казалось, ночной Нью-Йорк в воде и дневной Нью-Йорк на берегу борются друг против друга… Однако, Алекс взглянул на наручные часы и понял, что до победы ночи осталось не так уж и много времени.
— Ты куда-то спешишь? — поинтересовалась девушка, заметив это.
— В полночь я превращаюсь в вампира.
— Вампиры приобретают силу после захода солнца, в полночь превращаются только оборотни, так что ввести меня в заблуждение не получится. А теперь отвечай — кто она?
По интонации не было понятно, что девушка шутит, но Алекс уже привык ее сарказму и без труда определял — обиделась она, злиться ли девушка, какое у нее настроение.
— Она? — задумался детектив. — Она одновременно свежий глоток воздуха, но в тоже время пламенный кислород, обжигающий грудь, они милая девушка с вредным характером, она ночное солнце или дневная луна, она брюнетка с небесными глазами. В общем, она — это ты.
Девушка чуть улыбнулась, глядя на вечернюю дорогу. Янтарные лучи практически скрылись, оставив лишь чувство света и тепла. Поднимая голову вверх, отдыхающий от палитры цветов взгляд, сползая, наблюдал за мрачнеющим пиком, с появляющимися первыми звездами. Спускаясь ниже, черные тона, приобретали синеватый оттенок, фиолетовый, а затем ярко-розовый.
Узкая асфальтовая дорожка привела нашу пару к рядам одноэтажных домов, повернутых окнами в сторону Гудзона, Бруклинского моста, на нависшие над рекой громоздкие строения на редкие теплоходы, проводящие экскурсии для бессонных жителей. Жители же этих домов возможно из-за свежего воздуха или по привычке сложившихся вечерних традиций уселись перед своими домами, наблюдая с окраин за ночным Нью-Йорком и, особенно, за чернеющим Гудзоном. Кто-то, качаясь на качелях, рассказывал юной соседке молодежные байки про местный клуб, кто-то делился воспоминаниями ушедших лет со своей супругой, кто-то с друзьями потягивал пиво, параллельно рассказывая об игре «Нью-Йорк Никс» и о новой работе в порту. Но никто не заметил Милену и Алекса, наблюдателей жизненной картины. Они будто шли по кинотеатру, а кадры шли независимо от них, один дом сменялся другим. Уютные здания с ухоженными клумбами, калитки из плетеной стали, окна, с покрашенными рамами, и с вишневой крышей, покрытой черепицей. От одного здания переходили на соседские дома из серого материала, отдающего бедностью, безысходностью, с поломанными лавками с облупившейся желто-молочной краской. Аккуратные четырехугольные дома стояли в один ряд вдоль всей набережной.