Нет, это конечно не была тюрьма и мы могли выйти наружу, но там мы не сможем поддерживать человеческий вид, а обращаться светлячками никто не торопился. Никто не хотел снова чувствовать эту дезориентацию и потерянность, а также и отрывать свое сознание от других. Мы очень привыкли друг к другу и отсутствие чувства плеча и возможности разделить эмоции давало чувство тоски и настоящего одиночества. Мы уже не знали, как жить по старому.
Детей мы наружу не пускали, поскольку Паша другой жизни не видел а Полуночь большую часть памяти утратил, они относились к этому месту без претензий, а меня и Марию называли папой и мамой.
- Вы все это нам так легко рассказываете, хотя эта информация, как мне кажется, не для людских ушей, - осторожно проговорил Сергей, он всегда аккуратен и осторожен.
- Не для людских, - покровительственно согласился Нарцисс, - но и вы больше не люди.
Прозвучало это как приговор. Как печать врача под неразборчиво написанным смертельным диагнозом. Все на секунду замерли, переваривая услышанное. Отчасти мы все это понимали, что с нами происходят необратимые изменения. Но отказываться от человеческой сущности никто не хотел. Хотя и нельзя было сказать, что нам это не нравится. Наличие условной загробной жизни само по себе радовало, то что и в ней можно погаснуть - детали. Становясь другими и слушая лекции Нарцисса о тайнах мироздания мы чувствовали себя по меньшей мере избранными. Знающими больше, чем все остальное человечество. Ну или почти все. Существует же человек чьими осколками является тёмная троица и он не один. В любом случае ощущение уникальности грело душу. Или информационное ядро.
- Тогда кто мы? - подал голос Алик.
- Ты человеком перестал быть задолго до этого, - буркнул Юрий Деев. Доктор исторических наук, прибыл два месяца назад.
Но Алик с улыбкой пропустил его выпад мимо ушей и терпеливо ждал ответа. Что-то подсказывало что он особенно рад, что его посмертие именно такое, и я его понимал. Отсутствие рая никого не смущало, а вот то что ада нет позволило многим выдохнуть с облегчением. Ведь уйти из жизни непогрешимым может разве что младенец, тут религия шансов не оставляла.
- Не все сразу юноша, - на этом слове Алик крякнул, ему было далеко за шестьдесят и юношей его не называли очень давно, - сейчас вы еще не можете полностью познать то, что я говорю, но вы изменитесь. А пока считайте, что мы вас рекрутировали, на благо нашего уголка вселенной.
Паша начал просыпаться и три нароста на его теле стали уменьшаться и расплываться. Они по-прежнему разговаривали с нами только когда он спит, объясняя это тем, что пока он не готов их увидеть и принять. Мы же остались с мыслями о дальнейших перспективах.
- Мама привет, - Паша открыл глаза, и первой увидел конечно же Марию, меня он называл папой, все остальные были дядями и тётями. Он существенно подрос и сейчас он напоминал пятиклассника, чего не скажешь о Полуноче, который хоть и умственно наверстывал упущенное, но внешне оставался таким же мальчиком лет шести-семи, выше этих рамок он не прыгал, - я заснул, снова приходили гости?
- Да, мы немного побеседовали с ними, - Мария улыбнулась.
- Встаааавай! - подбежал радостный Полуночь, который уже заскучал по старшему, теперь, брату, - пошли в игровую, дядя Алик показал мне новую игру.
Да, у нас появилась игровая, а также личные комнаты. Паша мог управлять этим пространством по своему усмотрению, стоило его только попросить, особенно сейчас, когда он нас мог понимать. Вообще мы стойко переносили отсутствие личного пространства, гигиенических потребностей у нас нет, к тому же все взрослые. Но когда появилась возможность, все решили побыть людьми еще какое-то время.
- Алик? - насторожилась Мария, - какую?
- Нарды, - бодро отрапортавал Полуночь.
Мария с сомнением покачала головой, но аргументов против этой игры не нашла. Она всегда тщательно фильтровала чему учат пацанов, особенно Алик.
- Оставь, - сказал я, - Алик, кто угодно, но только не тупой, он умен и расчетлив, в конце концов ребятам в жизни может понадобиться любой опыт и от него в процессе игры дети могут его получить.
- Да, я понимаю, но все равно мне как-то боязно, - она мысленно прикоснулась к моей руке, - хотя, казалось бы, чего бояться после смерти?
Она усмехнулась, но как-то натужно. Я мысленно ее приобнял, и она это почувствовала. На самом деле, не то что бы мы прям являлись парой, но мальчики звали нас папой и мамой и мы по инерции приняли на себя эту роль. Сейчас это больше походило на здоровые отношения после развода, когда ни у кого нет претензий друг к другу, но есть любовь к детям. Дар, который находит не многих. Когда не было суда по разделу имущества и детей, когда никто не говорил гадости в компании общих друзей. Когда в любой момент готов прийти на помощь несмотря на приставку - бывший, бывшая. А сейчас мы тянулись друг другу особенно сильно. Мы уже много раз делили боль друг друга, когда принимали на себя мучения Паши, что приносил большой парень. По негласному согласию мы решили, что занимать тело Паши во время мучений дело мужчин и сейчас подходила моя очередь. О первом разе я мало что помнил – черное отчаяние с привкусом унижения. Двигаться я не мог, в маленьком теле было тесно и трудно думать. Большой парень в мою смену орудовал сам. Как хирург я оценил злую иронию, когда он достал кейс с инструментами для вскрытия.