Признаться, тем самым Каширин успокоил и себя, как бы выбросил из головы, перестал о том думать. Он же решил: завтра поедет в Зайчики к той Маланьевой Фекле и все выяснит, чего еще надо? Сказано — сделано. Словом, в этом будет полный ажур.
И спал он в эту ночь безо всякой тревоги — спокойно, уверенно, и без кошмаров.
Утром его разбудил будильник. Он подскочил, привычно взял полотенце и, было, направился в ванную побриться и умыться, однако у самой двери его приостановила Надежда:
— А ведь ты, Каширин, от меня что-то скрываешь.
— С чего ты взяла? — Каширин опешил, он от жены этого не ожидал.
— Понимаешь, — объяснила Надежда, — я — женщина, я все вижу.
— Ха! Ну даешь, Надя! Ты что, всю ночь не спала, думала об этом?
— Не спала и думала.
— И зря. Я же сказал тебе: за Сомова мне обидно, за то, что ему досталось от верхов, а мне нет.
— А мне вот за тебя, кстати, обидно, — многозначительно подчеркнула жена.
— Чего?
— На тебя пишут разное, а ты молчишь.
— Чего, чего? — эта фраза жены едва не сбила с ног Каширина, она прозвучала как гром среди ясного неба. — Во, — соображая уже что к чему, протянул он, — сарафанное радио не миновало нашего дома, проинформировало!
Жена укоряюще посмотрела на него:
— Я надеялась, ты мне обо всем сам расскажешь.
Каширин не выдержал.
— Вы что, — крикнул он, — из меня мальчишку хотите сделать, хотите, чтоб я слезки проливал? Не выйдет! Возраст, к сожалению, не тот.
Он и не заметил, когда жена оделась, и вообще не заметил, лежала она в постели, когда он вставал, или же нет — вскочил без внимания и побежал в ванную.
Надежда стояла у косяка кухни и теребила в руках фартук. Он был совершенно новенький, может быть, даже впервые одет. Фартук из цветного материала, сшит комбинированно: к основному материалу прибавлялись этакие, сознательно выкроенные, вырезочки, похоже, для украшения.
Нет, глядя на него, рассуждал мысленно Каширин, районный центр есть, районный центр, всякая новость по нему пролетит с космической скоростью — не догонишь. Вот, пожалуйста, уже и жена о том знает, что случилось у него на работе. А может, она даже раньше него узнала? И этому он не удивится — тут все возможно.
Надежда вдруг отвернулась, заплакала.
— Начина-ается, — недовольно буркнул Каширин, но объяснять все равно ничего не стал, вошел быстро в ванную и закрыл за собой дверь.
Машина уже стояла возле двора, и Каширин тому порадовался — хоть тут все благополучно, не подвели его. Он плюхнулся на сидение, тяжело, немного даже непривычно для водительского глаза, и они поехали.
Объяснять, где располагаются Зайчики, село, Грише не требовалось — район он знал как свои пять пальцев, каждый уголок был ему известен. Водитель лишь уточнил — их там ждут? Каширин покачал головой: мол, у него там личное дело и ему надо быть рано. И одновременно подумал: и Гриша, как и Надежда, тоже уже все знает? Однако тут же сообразил: чего бы он тогда спрашивал, ждут их в Зайчиках или нет — то-то же!
В намеченное место они прибыли минут через сорок, дорога была хоть и не ахти, но Гриша все сделал, чтоб поспешить — коль хозяину нужно, чего тянуть. Село Зайчики оказалось крошечным, десятка два, наверное, не больше, хаток, хилые, не броские с виду, не чета ихним, разбавинским. Вот где, подумал про себя Каширин, надо наводить порядок — богом, можно сказать, забытое место. Он только сейчас вспомнил, что Зайчики в давние еще времена относились к другому району, к соседнему, теперь же они закреплены за Разбавинским. Село стоит как бы на меже. Одному району оно совсем не нужно, а другому до него далеко — вот и итог. Нет, нет, снова поймал себя на мысли Каширин, теперь уж он случая не упустит и обратит на это село особое внимание. И тут же усмехнулся: еще бы! Язвительно усмехнулся, поддевая зло самого себя.
Где проживает Маланьева, им указали, и дом они нашли быстро.
Машина затормозила, Каширин, щелкнув замком, открыл дверцу.
Возле калитки его встретила девочка, худенькая, в рваном платьичке, чумазая. Ей от силы одиннадцать, может, двенадцать. Она этак изучающе посмотрела на дядю:
— Вы к бабушке моей?
— Она дома?
Девочка оглянулась, как бы чего-то боясь. Такое было впечатление, будто она раздумывала, говорить или не говорить.
— Дома. А вы кто?
Каширин приблизился к девочке и в свою очередь поинтересовался:
— Тебя как зовут?