Вскоре же она позвала бабушку.
Та долго ковыляла по огороду, пока пришла, Каширин и ожидать устал.
— Чаво? — коротко бросила старуха.
Выглядела она совсем немощно, глаз будто и вовсе не было, так они запали вовнутрь. Из лица лишь одна бороденка и выпирала, этаким клинышком торчала, да виднелся еще горбатый нос.
Каширин обнадеживающе посмотрел на Марту.
— Объясни бабушке, — попросил он ее, — Каширин я, тот самый, которому она письмо адресовала.
Девочка показала что-то на пальцах. Лицо старухи сначала сморщилось, затем распрямилось.
— А, Афонька, — прошамкала она, — давно ждала. — Она не спеша повернулась к дому: — Вишь, как живу?
Каширин кивнул — видит, и что?
— Если он не подлежит ремонту, новый построй, такая у меня воля.
— Бабушка не шутит, — вставила Марта, видя, как улыбается гость. — Она это всерьез.
— Я понимаю. — Кто бы знал, какое состояние сейчас у Каширина — черт знает что с ним сотворяют, и он с этим ничего не может поделать, будто сверхмагическая сила на него давит — и все. — И все же хотел бы знать, по какой причине я должен исполнять вашу волю.
Старуха с интересом уставилась на внучку:
— Ась?
Девочка с помощью своих знаков перевела бабушке.
— Ага, ага, — закивала наконец старуха. — Афонька знать хочет правду, я верно его поняла? — И повернулась к Каширину. — Значит, так: сын ты кулацкий, и мать с отцом тебе неродные. Более ничего не скажу.
— Почему вдруг этому заявлению я должен верить, на каком основании? Это же бездоказательно — кулацкий сын! Ну даже пусть и так, ну и что? Тьфу! — сплюнул Каширин — совсем заговорился. — Так вот я еще раз повторяю, — подчеркнул он, как бы затушевывая нелепость с последней фразой, — это бездоказательно, нужны факты, только факты, которые в свою очередь должны основываться на документах. Кстати, — спохватился он, — у вас документы на то, что это так, что я сын кулака, имеются?
Марта приблизилась к бабушке:
— Вы считаете, она вас обманывает, она врет все? Не-а, она всю правду говорит, честное слово! Бабушка у меня не врунья какая-нибудь, я ее знаю.
— Я понимаю, понимаю, — согласно кивнул Каширин, — бабушка у тебя хорошая, она у тебя — золото, но и ты меня пойми, девочка, мне от этого не легче. Бабушка твоя написала на меня черт знает что, меня за это могут с работы снять, и вообще мне попадет, а я, по-твоему, молчи и слушай, да? — Он все больше и больше повышал голос, не выдерживал уже, а девочка все ближе и ближе придвигалась к бабушке.
— Это не бабушка писала, это я, — вставила Марта. — Бабушка диктовала мне, а я писала.
— Все равно, кто писал, — махнул безысходно Каширин, — главное — каков результат, чего добились тем письмом.
Рядом прохаживался красно-черный петух, этакий мощный, с большим тяжелым гребнем, он ходил, ходил вокруг, и вдруг ни с того ни с сего как подпрыгнет — чем-то, по-видимому, не понравился ему гость. Каширин было даже оторопел, так он этого не ожидал.
— Кы-ыш! — отпугнул он петуха. — Фу-у, — выдохнул тяжело.
Но тот как будто и не собирался далеко уходить, отскочил маленечко и сызнова стал коситься на гостя, точно примеривался снова нападать.
Каширин нагнулся:
— Отойди, пришибу!
Марта, довольная, улыбнулась:
— Не бойтесь, он вас не тронет, — и проинформировала: — Это защитник мой, он меня только слушает. Петя! Петя! — позвала она петуха. — А ну-к уйди, кому сказала, уйди! Слышишь?!
Тот сначала опустил голову, закокотал по-своему, как бы таким образом выражая свое недовольство, затем все же повернулся и пошел в сторону, к курам направился.
— Видите! Видите! — воскликнула обрадованно Марта. — Подчиняется мне. А маленький когда был — совсем не слушался.
На какое-то мгновение Каширин даже забыл, чего он здесь и почему стоит в этом дворе. Нет, петух явно выбил его из седла.
— Да, так вот, — пришел наконец в себя Каширин, — спроси свою бабушку, чем она может доказать свои слова.
Марта прищурилась:
— Вам что, какие-то бумажки нужны?
— Причем тут бумажки? Документы! — еще раз повторил Каширин.
— Есть ли документы — не знаю, а бумажки точно есть. Но бабушка их прячет. Она сказала: никому их не отдаст — это очень важные бумажки!
Каширин хмыкнул про себя, затем скрестил на груди руки:
— Девочка, милая, я с бабушкой должен говорить, не с тобой! — И опять у него голос повысился.
— А бабушка велела мне с вами переговоры вести.
— Какие переговоры? Какие переговоры? О чем речь?! Нет, непосильно для меня все это, непосильно! — в отчаянии выкрикнул Каширин. И в эту минуту каким-то чудом увидел, как на него набегает петух. — К-шш! — выставил Каширин руку. — Сгинь, проклятая птица!