Марта, во всей видимости, получала истинное удовольствие, наблюдая эту картину, она смеялась заразительно, по-детски звонко. Старуха немо поглядывала то на Каширина, то на внучку, то на петуха и ничего не понимала, что тут происходит.
Каширину попался наконец какой-то камешек, и он тотчас осмелел.
— Ну, подходи, подходи, — подзывал петуха Каширин.
— Петя! Петя! Перестань! — немного успокоившись, скомандовала Марта.
Тот, грозно покосившись, мол, знайте, наших не трогайте, опять ушел в сторону.
— Марта, я прошу тебя, — взмолился Каширин, — объясни бабушке, пусть меня оставит в покое. Чего ей надо?
Девочка посерьезнела:
— Она хочет, чтоб вы дом построили новый. Этот старый, нам уже жить в нем страшно.
— Я понимаю, — кивнул Каширин, — но я-то тут при чем? И откуда деньги на это брать?
— Бабушка сказала: вы сейчас богатый человек, в вашем распоряжении ого-го всего!
— Бабушка… Бабушка… — по-детски передразнил Каширин — он даже сам от себя этого не ожидал. Да, чего не сделаешь со злости. А злость, она была, она в нем накапливалась и накапливалась с неимоверной быстротой. — Скажи бабушке: тому, о чем она говорит, я не верю — только документы, только документы!
— Бумажки, — вставила Марта.
— Хорошо, — махнул равнодушно Каширин, — пусть будут бумажки.
— Они у бабушки, и она их не отдаст до тех пор, пока вы не построите нового дома.
Вот и поговорил, думал Каширин, сидя уже в машине, вот и вызнал. Он все еще не переставал удивляться этой девочке, Марте. И откуда у нее такая прыть? Сообразительная к тому же — себя обвести не даст. От бабушки у нее все это, конечно, от Феклы. Это та ее науськивала, и вообще всему обучала. Но кто же еще, коль ни отца ни матери, ясно — бабушка!
Водитель молчал. И Каширин был рад тому, что тот не донимал его вопросами, что да как.
Как же ему быть теперь, продолжал размышлять он, что делать? Одно известно: анонимное письмо писала Маланьева Фекла, старуха, вернее, ее внучка Марта, и это немаловажно. Ну, а дальше? Ну, допустим, вранье, что говорит Маланьева, оговаривает она его намеренно, хотя так оно и есть — вранье, вранье все это! Но все это ему опровергнуть надо, убедить и Сомова, и Зуйкова, и остальных, кто посвящен в его дело. А сделать, по-видимому, это непросто. Взять вчерашний хотя бы день: как они на него, на Каширина, а?! Э-э, непросто, непросто! Да что за время сейчас такое, что трудно даже в каком то пустяке разобраться. Ведь как дважды два — четыре: анонимка, выдумали, наговорили на человека. Но нет же, докажи. Докажи, что ты не верблюд. Фу-у, ерунда какая-то! Каширину не хотелось об этом думать, однако получалось все это у него произвольно, само собой как бы.
И вдруг перед ним предстала картина, как вскоре после войны в их селе арестовывали человека. И за что — за полтора килограмма колосков! У человека того была преогромная семья, детишек одних — семеро по лавкам, да мать с отцом, да живы еще дед и баба. А есть нечего. Как в таком случае быть? И пошел собирать колоски. И дособирался — восемь лет получил. А справедливо было? Каширин и по сей день вспоминает это с ужасом. Однако никто не помог ему, человеку тому, и понять его никто не понял.
Неуж опять вернулись те времена, промелькнуло неожиданно у Каширина, и он ни за что ни про что отвечать будет? Нет, допускать такого нельзя, надо что-то предпринимать. Каширин задумался над тем, как ему лучше выйти из создавшегося положения. Но чего-то конкретного не приходило. Раньше, к примеру, он мог бы положиться на Сомова, уверенного в себе, цепкого и напористого, однако сегодня ситуация резко изменилась, Сомов почему-то уже не тот Сомов, будто его подменили. А больше у него, Каширина, таких людей вроде бы и не было — все ему некогда, как говорится, не до связей. А они, оказывается, в этой жизни роль играют большую, он теперь убедился, судя хоть по тем же Зуйкову и Шибзикову. Подобные им на самом деле гуртом могут и батька убить, с них спрос малый.
Машина остановилась вдруг.
— Что случилось?
— Вода закипела почему-то.
— Вода? — Каширин как бы ничего не понимал.
— Вода, вода, Афанасий Львович, — утвердительно покивал Гриша.
Водитель вылез из машины, открыл капот и принялся что-то там делать. Каширин слышал, как тот ворчал, выражая таким образом недовольство.
Вскоре они тронулись.
— Нашел причину?
— Нашел. Ремень ослаб, — объяснил тут же Гриша.
— Бывает, — спокойно кивнул Каширин. — Машина, что поделаешь.