— Угадали, Афанасий Львович.
— Вот и жалуйся: рассказывай обо всем по порядку, я слушаю.
Матрена не сразу заговорила, долго искала то слово, с которого начать собиралась.
— Ваш выдвиженец, Матекин, похоже, решил меня под монастырь подвести…
В общем, Матрена ничего не утаила и передала, как ходила к своему председателю колхоза, просила у него на мазку дома людей и что тот в ответ говорил ей.
Выслушав, Каширин некоторое время посидел в раздумье, потом нажал вдруг на какую-то кнопку:
— Колхоз «Дружба»?
Из-под руки его послышалось:
— Он самый, Афанасий Львович. — Матрена сообразила, что ответ прозвучал из коробки переговорного устройства, она видела точно такую же и в кабинете Митяя.
— Это Матекин?
— Он самый, Афанасий Львович!
— Ты что зарядил, как попугай, Дмитрий Иванович: он самый, он самый…
— Простите, Афанасий Львович!
— Вот что, — Каширин прокашлялся. — У тебя как дела на силосных башнях?
— Нормально, Афанасий Львович. Идут.
— Я у тебя спрашиваю, как они идут: к концу или…
— А-а… Да, Афанасий Львович, силосные башни скоро задействованы будут.
— В срок уложитесь?
— Обязательно, Афанасий Львович!
— Ну а с техникой как, подготовились?
— Горим, Афанасий Львович!
— Ну уж не скажи, Дмитрий Иванович, у тебя как раз лучше дела складываются, нежели у других председателей, я нынче сводку просматривал. Комбайны у вас все на ходу уже.
Матекин вдруг затих, будто этим его застигли врасплох и он теперь раздумывал, что сказать в ответ.
— Ты меня слышишь, Дмитрий Иванович? — крикнул в микрофон Каширин.
— Слышу, слышу, Афанасий Львович!
— Ты что-то замолчал.
— Это, наверное, переговорное устройство барахлит, менять его пора.
— Поменяем, придет время, и не только, возможно, переговорные устройства, — многозначительно проговорил Каширин.
— Вы что имеете в виду, Афанасий Львович?
Каширин снова прокашлялся.
— Я о тебе, Дмитрий Иванович, речь веду. Ты почему людей обижаешь, какое ты имеешь право с ними так обращаться, с рядовыми колхозниками?
— Вы о чем, Афанасий Львович?
— У тебя Булавина была, птичница твоя к тебе заходила?
— Аа-а, вон вы, Афанасий Львович, о чем, теперь понимаю…
— Что ты понимаешь?
— Что она пожаловалась на меня вам, Афанасий Львович.
— А на тебя не только Булавина жаловалась!
— Кто еще, Афанасий Львович? Ну, к примеру?
— Вот что, Дмитрий Иванович, давай по-хорошему: Булавиной надо помочь, согласен?
— Согласен, Афанасий Львович. Но только после того, как закончим в колхозе все работы.
— А раньше?
— Не могу, Афанасий Львович.
— Почему?
— Вы же сами прекрасно понимаете почему, Афанасий Львович. Вы сами каждый понедельник нам об этом говорите: не теряйте время, спешите убрать все с полей, спешите с ремонтом производственных помещений, спешите… Мы ж выполняем ваши указания, Афанасий Львович. Разве это плохо?
Каширин усмехнулся, но прежде отпустил на время кнопку переговорного устройства. «Ну и линь же этот Дмитрий Иванович!» — заметил, подмигивая, Матрене.
— Ну вот что, Дмитрий Иванович, — заговорил Каширин опять в микрофон, — я тебя лично прошу освободить на выходные людей и дать Булавиной возможность помазать дом, пусть наконец женщина вздохнет облегченно…
— Не могу, Афанасий Львович!
— А ты через не могу.
— Опять же ничего не выйдет, Афанасий Львович.
— Ты, по-моему, чего-то не договариваешь, Дмитрий Иванович, я угадал?
— Угадали, Афанасий Львович! — Матекин помолчал, тяжело подышал где-то там в микрофон. — У вас есть кто-нибудь в кабинете, Афанасий Львович?
Каширин покосился на Матрену и ответил:
— Никого. А что?
— Дело вот в чем, Афанасий Львович. Я не против Булавиной, и людей можно бы освободить, но тут закавыка одна.
— Какая — говори.
Матекин опять помолчал, будто не мог решиться сказать то, о чем намерился сказать.
— Булавиной, кстати, не одной люди нужны. Ко мне приходили и заведующий свинофермой Князев, и… еще были. Булавиной навстречу пойди, значит, и остальным отказывать нельзя, так ведь? Вот и оттягиваю, когда с колхозными делами управимся. Тогда пусть… хоть всех приглашают — и мажут, и белят, и красят, и стирают, короче, это их личное, не мое. Это, во-первых. Во-вторых, Князев пригрозил: «Гляди, Дмитрий Иванович, коль Булавиной дашь людей, пеняй на себя. Я первым в райком пожалуюсь, что антигосударственным элементам ты помощь оказываешь…»