Сидящие в председательском кабинете дружно замерли.
Не шевелился и Матекин. У него снова на лысине выступил пот, но он почему-то не решался его вытирать, ждал, похоже, более удобного случая.
— А из Кирпилей написал кто-нибудь? — спросили справа, нарушив тем самым тишину.
Каширин покосился на Матекина:
— И из Кирпилей есть письма. Прочитать?
В кабинете оживились:
— Ну конечно же, Афанасий Львович!
— Прочитать!
— А ну, что там рядовые колхозники на нас пишут?
Каширин поднял опять руку:
— Тише, товарищи! Вот такое. Слушайте! — и стал читать: — «Уважаемый Афанасий, я хоть и стар и мне должно быть все одно, ан не удерживаюсь и хочу сказать вот што: при тебе, Афанасий, люди и работали и отдыхали. До тебя тоже работали и отдыхали. Сейчас отдыха нет в нашем колхозе. Люди работают от зари до зари, а отдыха не имеют. Чего, спросишь? Митька, председатель наш, с планом спешит, отрапортовать первым хочет. А можно ведь и не спешить, коли хорошо организовать все. Ране-то не спешили, верно? Я еще почему пишу, Афанасий. У меня дочка Елена с тремя детьми без мужика. Вота и гляди: она на работе и на работе, а я с детьми и с детьми. А они, окаянные, не послушные, они меня забодали. А Елена моя все на работе и на работе. А у меня уж никаких сил за ее детьми глядеть. Не веришь — приезжай, Афанасий, и других вези, пушшай сами убедятся, что у нас тут выходит. Скажи нашему Митьке, пушшай все же когда-никогда дает колхозникам выходные. Заодно выходные эти и у меня будут, от детишек. Найди, Афанасий, время и разберись в этом, хорошо?». — Каширин сделал паузу. — А вот еще: «Товарищ председатель райисполкома! — стал он читать. — Я решил уйти из колхоза, а Матекин не отпускает меня. Я ему говорю: учиться буду, пойду на курсы мотоциклистов, чтоб потом гонять по вертикальной стене. А он мне: «Дурак ты, Иван, и не лечишься — (грубо? факт, грубо!), — кто же тебя на вертикальную стену выпустит, когда ты всего боишься!» Я спрашиваю: конкретно, чего я боюсь? Он отвечает: «Работы, вот чего!» (Опять же грубо, потому как я работы не боюсь, я боюсь на курсы мотоциклистов опоздать, выучиться по вертикальной стене ездить). Я у Матекина последний раз спросил: отпустите из колхоза? «Нет», — сказал он окончательно. Вот я и обращаюсь к вам, товарищ председатель райисполкома, чтоб вы вошли в мое положение и посодействовали мне определиться на курсы. А я, когда выучусь на мотоциклиста и стану гонять по вертикальной стене, приглашу вас за это на представление, и вы самолично тогда увидите, что мне море по колено и что я ничего не боюсь — факт! С уважением — Иван Нечай». — Каширин дочитал письмо и посмотрел на сидящих: те падали со смеху.
— Ну, Нечай, ну, умора! — вытирал слезы Губанов.
— Клоун! Циркач! — басил рядом с ним сидевший завфермой Бронька Стукалин. — Его ж хоть сейчас на манеж!
— Ай да Нечай!..
Каширин, когда читал письмо, тоже едва сдерживал смех и закончил — улыбнулся, не выдержал, но, осознавая, видимо, что письмо он читал не для увеселения, принял серьезное выражение лица.
Сидящие заметили это и тотчас дружно умолкли.
— Еще читать? — помедлив, спросил Каширин.
Кто-то удивленно воскликнул:
— Сколько же их?
— Много, товарищи! — Каширин не спеша окинул взглядом сидящих. — Ладно, читать их все я не буду, но скажу, на что люди жалуются, чем они недовольны. Организовать хорошую работу — большое дело, но и о быте нельзя забывать, после трудового дня человек возвращается домой, ему надо отдохнуть, чтоб завтра снова идти и поле или на ферму и чтоб завтра сделать больше, нежели вчера или нынче. Колхозники делают все, чтоб их хозяйство процветало, но и мы, руководители, должны не забывать, чтобы жизнь наших колхозников тоже процветала. А на деле каково? Выходит, не всегда мы помним этот своеобразный завет. И пример тому вот эти письма, Дмитрий Иванович! — Каширин повернулся к Матекину: — У тебя кирпичный завод действует?
— Да, Афанасий Львович.
— Что ж ты людей своего колхоза направляешь к соседям? Почему сам их не обеспечиваешь?
— Так я же третью ферму обновляю, кроме того, заложил уже фундаменты под кормоцех.
— О ферме я знаю. А кормоцех? Когда он у вас по плану?
— Через три года.
— За три года, Дмитрий Иванович, ты изготовишь столько кирпича, что хватит на три таких кормоцеха.