Вскоре после их отъезда в загс прикатила Валентина Григорьевна. У этой было особое задание — достать продукты. С утра уже Валентина Григорьевна где только не была, можно сказать, все Разбавино измотала, но важно, что не зря, не без толку. Уж она попривезла разного, да все вкусное такое, будто из сказки какой-то.
Рано утром, когда разговор зашел о продуктах, Зинуля неожиданно вспомнила про Каширина и предложила переговорить с ним — он поможет, он человек хороший. Коль такая ситуация, он поймет. Но Валентина Григорьевна на это махнула. Нет, бабоньки, сказала она, лучше нее это никто не решит; если они хотят, пусть проверят. Девчата знали уже хватку Валентины Григорьевны, поэтому сразу доверились ей, тем более что и времени особо не было, следовало уже спешить и спешить.
И вот Валентина Григорьевна подтвердила свои слова на деле. Действительно, хваткая баба, этой все в руки идет, подумала Зинуля.
Стол, в общем, они накрыли чудный, причем сделали это быстро и умело.
— Ну скоро там молодые будут? — не терпела Валентина Григорьевна. — Есть уже хочется. — Понятно, не еда ее привлекала, нет, ей хотелось, чтоб о ней договорили: дескать, вот какая она молодец, все может! Ее бы снабженцем, а не фельдшером, ага!
За столом было оживленно, весело, и Алевтина уже не страдала, она будто забыла обо всем на свете, будто осознавала: вопрос решен, теперь уж деваться некуда — будет терпеть.
Зинуля не пила, лишь пригубила, зато хорошо закусывала. С утра она ничего не ела, да никто ничего не ел, и потому аппетит разыгрался не на шутку.
И тут ее вдруг позвали. Кто еще там, подумала Зинуля? Почему-то она представила, что она срочно понадобилась коменданту — та просила ее утром собрать у всех с постелей белье для смены, Зинулин черед, а она не уложилась, долго гладила Алевтинино подвенечное платье. Ну да, кому же она еще нужна? Коменданту, естественно. Сейчас ей от той попадет, та ей задаст по первое число. Как ни странно, но Зинуля решительно позабыла, что комендант сидит за тем же столом, из-за которого она только что вышла, ну, надо же! Вот позабыла — и все.
Сообразила, лишь когда увидела у входа в общежитие Колю.
— Я ждал тебя, — сообщил он как-то грустно, — а ты не пришла. Почему?
Зинуля замялась. Откровенно если, она уже и не хотела с ним видеться, а не хотела потому, что боялась. Она замечала за собой: все дни минувшие Коля у нее постоянно на уме. Она себя одергивала: не думай о нем, не думай. Есть Ваня, чего еще надо ей, а? О Ване. Только о Ване! А оно отчего-то не получалось. Этого-то больше Всего Зинуля и страшилась. Ей иногда казалось, что она как бы угодила в трясину, а та ее засасывает и засасывает. Она, Зинуля, и рада из трясины той выбраться, да ничего не выходит, и все ее усилия напрасны, коту под хвост.
— Не могла, — выдержав паузу, ответила Зинуля.
— Почему не могла? Помешало что-то?
— Да, помешало.
— И что же, если не секрет? — Он спросил не столько из интереса, а чтобы не прерывать разговор.
Зинуля опять помолчала.
— У подруги моей по комнате свадьба — она расписалась сегодня.
— А, вон оно что, — понимающе произнес Коля, — теперь все ясно. А я уж думал, — он помедлил, думал, к тебе Ваня твой приехал, — в голосе его явно звучала ирония.
Зинуля уловила это, но сделала вид, что не заметила. Она ответила просто:
— Ваня обещал позже приехать, сейчас ему некогда.
— Понятно, понятно, — покивал Коля, а Зинуля вдруг догадалась, что Коля ревнует, и какое-то неизведанное тепло разошлось по всему ее телу.
— Меня ждут там, — кивнула она через мгновение.
Коля переступил с ноги на ногу:
— А может, все же походим, а? К Белым прудам пройдемся, как ты смотришь?
Зинуля пожала плечами:
— Не знаю.
— А кто знать должен?
— Меня ждут там, — повторила Зинуля.
— Ты уже говорила. Знаю, ждут, — Коля вдруг занервничал: — Я так надеялся, думал, придешь.
— Но ты же не говорил, чтобы я пришла, — как бы оправдалась Зинуля, — ну, так же, скажи?
— Не говорил.
— Вот.
— Но и ты же не говорила, чтобы я пришел, — в свою очередь подметил Коля, — а я, видишь, пришел. И вот здесь стою, прошу тебя пойти со мной. Ты что, — и он вопросительно посмотрел на Зинулю, — может, своего Вани опасаешься, его боишься?