Вот этого, по-видимому, Коле не нужно было говорить. Зинулю обидели его слова, и всерьез. Она резко повернулась и ушла, ничего не сказав.
Ее нашли потом в умывальнике плачущей.
— Ты что? Что с тобой? — допытывалась Катенька. — Ну, миленькая, рассказывай, что стряслось? Ты отчего слезки льешь?
Сюда прибежали и Алевтина, и Валентина Григорьевна.
— Ну, ну, перестань, глупенькая, — упрашивала Зинулю Катенька, поглаживая ту по плечу. — Ну, что с тобой, чего ты молчишь?
— Тебя кто-то обидел? — Алевтина грозно приподняла свои кулачищи: — Говори, обидел? Мы его сейчас, где он, обидчик?! — Она прошлась по умывальнику пантерой, будто тот именно здесь где-то и прятался.
— Да успокойся ты, — попридержала подругу Катенька. — Сейчас все выясним, — и повернулась к Зинуле: — Правда, Зина?
— Бабоньки, бабоньки, — подала неожиданно голос Валентина Григорьевна, — я догадываюсь, честное слово, догадываюсь!
Зинуля тотчас вскинула голову:
— Девочки, оставьте меня, прошу вас!
Но те о том и думать не хотели — эге, сейчас они оставят ее, дулечку с маком! Девчонке плохо, она плачет, а они возьмут и бросят ее, мол, плачь на здоровье, выплачешься — вернешься. Не-е, они не такие.
И Зинуля в конце концов поддалась, вышла из умывальника. Но о том, что было, ни-ни-ни, никому. Ха, сейчас, разогналась! Потом суды да пересуды, зачем они ей — ни к чему. А настроение свое объяснила просто: Алевтину пожалела, подумалось вдруг: каково ей потом будет? Вот и прослезилась. И девчата, кажется, ей поверили.
Немного успокоившись, Зинуля первым делом подступила к Алевтине:
— Говори, водку пьешь?
Та сразу не уловила, к чему вопрос этот, переспросила:
— А что?
— Нельзя тебе, — решительно сказала Зинуля, — ты ж ведь маленького ждешь.
— А-а, ты вон о чем, — Алевтина усмехнулась. — Не от того ли ты и в умывальник побежала, что я водки глоток попробовала.
Зинуля на Алевтинину колкость не обратила внимания, лишь заметила: глоток — еще ничего, главное — много нельзя, а то ведь можно испортить дело, а потом и до беды недалеко.
— Тьфу, тьфу! — сплюнула тут же Алевтина. — Не накаркай!
Зинуля прижала руки к груди:
— Извини, но я на всякий случай. Для твоего же блага.
Все, разговор на этом они закончили, мирно, тихо, полюбовно, и спять уселись за стол. И снова стало оживленно, весело.
Но Зинуле снова не повезло, только она уселась — ее окликнули: там, у входа, ее ждут, мол, пусть выйдет. Теперь-то уж Зинуля точно знала, кому она нужна, потому махнула: ничего, подождет, никуда не денется. Но ее потом еще и еще окликали, и она уже не выдержала. Ну хорошо, решила, сейчас она выйдет и поговорит — кому-то дурно, наверное, станет.
И вышла.
И застыла в изумлении: справа у входа стоял Ваня, весь в напряжении, с сердитым лицом, а слева — Коля, раскованный, улыбчивый, будто его кто-то чем-то развеселил.
Вот это да, первое, что пришло Зинуле в голову, вот это она доигралась, факт! А все Алевтина, по ее это подсказке! Дура, дура, как легко поддалась на крючок! Но сейчас уже поздно — и рада бы в рай, да грех не пустит.
Зинуля стояла в растерянности и думала: что же будет теперь?
Глава десятая
Утром самой первой к Матрене примчалась Ангелина Хромова, полная, в два обхвата, грудастая девка.
— Спишь еще? Ай-яй-яй! — заверещала она. — А ну-к подхватывайся, подхватывайся да закачивай рукава!
Матрена сладко потянулась:
— Убей меня бог, если б не ты, Ангелина, не проснулась.
Ангелина Хромова всплеснула руками:
— Ну надо же, к ней сейчас люди придут, а она… Вот дитя беззаботное! — С Матреной Ангелина была дружна, потому не церемонилась, говорила, что думала, безо всякого жеманства.
Матрена, одеваясь, и сама себе поразилась: как же это она до сих пор дрыхнуть могла? Прежде, бывало, перед каким-нибудь ответственным делом ночи, можно сказать, не спала, все думала, прикидывала, как лучше с ним справиться, да и другая постоянно точила мысль: вдруг проспит или опоздает, мало ли чего случается, а тут — на́ тебе, человек прибегает по ее зову, а она еще в постели. Все верно: не на ярмарку — с ярмарки катит!
Вскоре пришла и Ульяна.
— Ну, что, девка, давай показуй, где тут у тебя чего. Ангелина! — окликнула она Хромову, которая уже успела выхватить какую-то кастрюлю и выбежать с ней на улицу, решив, видимо, сполоснуть или же вылить из нее оставшуюся на ночь воду.