— Понял, Клаша! Понял! Спасибо за науку! — Федор расцвел в улыбке: — А поцеловать землячку можно, не заревнуешь?
— Какая она землячка тебе? Это в Москве — да, а тут мы соседи по району, верно, Матрена Савельевна?
— Верно!
Федор развел руками: ну, так, значит, так, затем приблизился к Матрене:
— Давай, соседка, здравствоваться да целоваться, пока Клавдия нам позволение дала.
— Давай, Федор, давай, где наше не пропадало!
— Теперь с тобой, Клавдия, — Матрена подошла к жене Федора.
— Э-э, э-э, только о птичнике, пожалуйста, ни слова! — дурачась, подметил Федор. — Услышу — разведу вас!
— Федор! Федор! Ну что ты, ей-богу!..
— Не буду, Клава, не буду!
Мазку на какое-то время приостановили.
Матрена познакомила Федора и Клавдию со своим односельчанами.
— Это те самые, — объяснила она, — с которыми я в Москве на ВДНХ была: Федор и Клавдия Солнцевы. Теперь вот они мне помочь приехали.
— Мы бы, может, и не опоздали, — виновато кивнула Клавдия, видя, что работа уже в самом разгаре, — да вот нас автобус подвел, бензин по дороге у шофера кончился.
— Ничего, ничего, — успокоила ее Матрена, — дел еще и вам хватит. Главное — приехали!
— Вот именно! — согласились остальные. И снова закипела работа.
Во второй половине дня, ближе к вечеру уже, мазку закончили.
Поперемылись, попереодевались все, как говорится, привели себя в божеский вид — и за столы.
Обедать и заодно ужинать решили на улице — в доме тесно, а тут полная свобода: прыгай, пляши, хоть на голове стой — ха, чудеса-а!
— Ну, что, дорогие мои односельчане, и вы, Федор и Клавдия, — Матрена подняла стопку, — спасибо вам! За все спасибо! Что б я без вас делала, не знаю… — Она помолчала. — За всех вас!
Поднялись, выпили.
И тотчас зазвякали вилки, ложки, ножи…
«Изголодались, бедные, — мелькнуло у Матрены, — почитай целый день не кормила. А ведь предлагала — отказались!»
Федор:
— Можно мне теперь тост произнести?
— Конечно! Конечно!.
— Давай тост, Федор!
Мужики и бабы дружно повернулись к гостю. Федор прокашлялся:
— Что мне сказать хотелось? Вот мы с Матреной Савельевной были в Москве, много по ней ездили и ходили, многое перевидели. Прекрасный город Москва! Да что говорить, вы и сами все это хорошо знаете. Но я о другом. Как-то в разговоре Матрена Савельевна мечтательно произнесла: нам бы в Кирпили хоть один бы высотный дом, как в Москве. Не скрою, я еще подумал тогда: «И что? Забрались бы в конурки, будто мыши в нору, и жили бы каждый сам по себе, так, что ли?» Ошибался я. Вот увиделся с вами и понял: вы и в высотном доме друг друга найдете и не оставите в беде человека. За вас, кирпилинцы, за праздник взаимного уважения, который в вашем селе торжествует!
Все дружно поддержали эти слова, согласно кивая головами.
Вскоре Прокша Оглоблин взял в руки гармонию, она была старенькая, но голосистая, еще того периода, когда не о количестве, а о качестве пеклись, пробежал тонкими и длинными пальцами по клавишам и шутливо подмигнул Ангелине Хромовой, сидевшей напротив:
— А ну, Ангеша, прояви! Где твои ашнадцать лет?
Раскрасневшаяся от водки и кухонного тепла, Ангелина привстала, шаловливо дернула плечами, отчего полные груди ее дразняще всколыхнулись, и запела:
Сидящие за столом тотчас повеселели.
— Ну и Ангелина, ну и чертополоха! — приговаривая, вытирала слезы Матрена.
— Жаль, мужа ее тут нет! — заметил кто-то сбоку.
не унималась, частушку за частушкой пела Ангелина.
Рядом, по-заячьи как бы, запрыгал вдруг Федор.
Тот себя не заставил ждать, ответил припевкой:
За столом опять дружно захохотали.
Тут неожиданно кто-то выкрикнул:
— А ну-к, Прокша, барыню! Ба-арыню!
Гармошка сначала затихла, но вскоре вновь послышался ее голосистый звон.
Ангелина Хромова и тут не ударила лицом в грязь, вышла, выбежала из-за стола, щелкнула пальцами в такт музыке и пошла трусить плечами, как настоящая цыганка. За ней в круг подались Федор и Клавдия, Анюта и Клим, Петр Бродов и Нина Сергеевна.