«Ничего. Мать только малость приболела».
«А я ей внуков доставлю, у нее хворь сразу пропадет», — сказала Екатерина Михайловна и повеселела.
Зато отец не слишком обрадовался.
«Ты бы, Катька, поимела совесть, мы уж давно немолодые, а ты на нас сваливаешь такую обузу», — незло выговорил он дочери.
«Это я-то? Обузу вам?»
«Ну ладно, ладно, не кипятись, — пошел на попятную отец. — Привози, куда их денешь, внуков-то, свои как-никак».
Екатерина Михайловна обмякла, более того, лисой этакой прикинулась: дескать, может, им, отцу и матери, что-то в городе необходимо достать, ну, дефицит какой-нибудь, она это враз сделает, у нее тут связи и связи, полно своих людей кругом, но тот отказался: ничего им не надо, все, мол, у них имеется, сами с усами.
«А я к вам собиралась ехать, — подступила к делу Екатерина Михайловна, — ну, а коль ты сам прикатил, чего мне в Кирпилях рисоваться».
«Что-то хотела?»
«Хочу».
«Деньги, небось, нужны?»
«Деньги».
«Деньги всем нужны», — подчеркнул отец.
«А мне особенно», — добавила Екатерина Михайловна.
«Опять на наряды?»
«Пальто замшевое попалось. Предлагают за пятьсот, а стоит семьсот, как не взять».
«Ладно, — сказал отец, — вышлю пятьсот, куда от тебя деться, опять же своя дочка».
«Ага, своя», — многозначительно поддакнула Екатерина Михайловна.
Она поднялась, лихорадочно прошлась по комнате. Неужели ее обманул Серж? Пообещал, а сам не придет, а?
Когда Екатерина Михайловна еще училась в школе, к ним приехал гость и назвался двоюродным братом жены отца. Он прикатил оттуда, откуда происходил род Прокиных и где, уже в давнее время, проживали отец с матерью. Гость пробыл два дня и два дня ходил молчком, на третий засобирался в дорогу.
«Михаил, — сказал он и протер шершавой ладонью шершавые губы, — подь сюда, разговор имеется». Немой заговорил!
Отец подошел:
«Чего надо?»
«Мне деньги требуются».
«Какие еще деньги?»
«Ну… Сам знаешь». — Двоюродный брат матери, по имени Венедикт, чего-то недоговаривал.
Отец недовольно взвизгнул и позвал того на улицу: айда, там доведут разговор до конца.
Венедикт пораздумывал, пораздумывал, но вышел.
Зашли в сарай.
Екатерина Михайловна, в то время еще Катька, как раз давала корове сено. Услышав мужские голоса, притаилась, любопытно вдруг стало, о чем это отец и гость так возбужденно спорят? Она вообще росла любопытной.
Зайдя в сарай, отец спросил Венедикта: чего ради он требует с него деньги? Тот объяснил:
«Ты меня просил молчать, что у вас дочка приемная? Просил? Чего онемел?
«Ну просил».
«Я и дальше буду молчать, коль дашь деньги».
«Деньги возьмешь с возвратом?»
«Ну нет, Михаил. У нас будет сделка: ты мне деньги, я ставлю рот на замок, вот как должен идти уговор, понял?»
Отец помолчал, похоже, решал, как ему быть: давать деньги или не давать.
«Сколько?»
«Чего — «сколько»?»
«Денег тебе давать сколько?»
«А-а, — сообразил Венедикт и оживился: — Триста».
«Триста? Много. Сто».
«Сто не пойдет. За сто мараться не буду».
«Сколько же тебе?»
«Я сказал, — стоял на своем Венедикт, — триста».
«Хорошо, сто пятьдесят», — торговался отец.
«Триста — и вся недолга. Ни на йоту не отступлю, не уговаривай».
Отец, как и в доме, снова недовольно взвизгнул. Но делать ему было нечего, он пошел в комнату, взял деньги и вернулся.
«Поторгуемся, а, Венедикт? — Он, по-видимому, еще не терял надежды сократить плату. — Люди мы иль не люди, можем друг друга понять иль не можем?»
«Не можем! — решительно ответил Венедикт. — Я же сказал русским языком, не еврейским».
Отец язвительно усмехнулся:
«Говоришь-то не по-еврейски, верно, а поступаешь, как последний жид», — и неохотно протянул тому деньги: — На, возьми и подавись ими».
«Мишка-а, — пригрозил гость, — веди себя правильно! Без оскорблений, пожалуйста!»
«Где тебя выписали на мою голову?!»
«Мишка-а, без оскорблений, еще раз прошу!»
«Ладно, ладно — без оскорблений… Ограбил и еще… Чего стоишь, собирайся и езжай к себе на родину, вон деньги есть уже у тебя. И здравствуй там… И никакая вас гнида не берет!»
«Мишка!»
«Ну чего, чего мишкаешь? Сорок семь лет, как Мишкой зовут!»
Отец было собрался выходить из сарая, посчитав: разговор окончен, но Венедикт и не помышлял этого делать.
«Погодь, погодь, Мишка, — остановил он брата жены. — У меня еще вопрос к тебе».
Тот насторожился.
«За Тамаху Еламову, которую снасильничал ты и которая, рожая от тебя дитенка, померла, прошу еще триста рублей».