— Золотухины нас на вечеринку позвали. Брюки твои глаженые на столе лежат, не трогай. Я чемодан на попа поставила, на нем поешь. Только смотри, немного, в гости же пойдем.
Соня, чтобы не мять новое платье, ходила по комнате в одних трусах и лифчике, но уже причесанная, напудренная, наодеколоненная.
Петухов осторожно поцеловал Соню сначала в шею, где виднелся белесый шрам, потом в щеку, но когда стал искать губами ее губы, она только вздрогнула, попросила жалобно и покорно гаснущим голосом:
— Не приставай!
Вдруг рассердилась и сильно отшлепала его по рукам.
Когда Соня стала завязывать на Петухове галстук, он закрыл глаза и принял позу как бы приговоренного к казни через повешение. Открыл глаза, оглядел Соню, сказал огорченно:
— Не платье на тебе, а просто как купальный костюм, все заметно!
Соня усмехнулась и ничего не ответила.
— Интересно, — сказал Петухов, — почему ты, уходя из дому, пудришься, а приходя домой, не пудришься, если считаешь — напудренная лучше? Так почему для меня не пудришься?
— Ты у меня умненький, — сказала Соня. — Все глубоко осмысливаешь!
Глядя на туфли на высоких каблуках, красиво и статно приподнявшие Соню, Петухов мрачно заметил:
— Тоже обманное приспособление. И чулки для чего такие? Чтобы конечности как голые выглядели?
Соня внимательно и недоверчиво разглядывала себя в зеркало, которое держала перед собой в левой руке, послюнявила палец, разгладила брови, облизнула подмазанные губы, чтобы помада легла ровно, и удовлетворенно сказала:
— Ну пошли, феодал!
— Идем, — покорно подчинился Петухов, стараясь не смотреть на Соню.
Она была обольстительна, и Петухов всему на свете предпочел бы остаться с ней сейчас вдвоем дома.
Он плелся за ней по улице. И когда прохожие оглядывались на Соню, он тоже свирепо оглядывался на них.
Золотухин встречал гостей у калитки. Он был при полном параде, в орденах, в черной тройке, светлом галстуке. Кивая на красивую, несколько полноватую женщину со строгим, гордым лицом, говорил почтительно:
— Моя персональная супруга!
И та его осаживала:
— Тоже мне, остряк!
Гости чопорно и благовоспитанно толпились подальше от накрытых во дворе столов.
От летней кухни доносились упоительные ароматы борща, шашлыка, плова.
Петухов не сразу узнавал заводских: приодетые, они выглядели все как высокое начальство.
Пожилой мастер сборочного цеха Голиков, бывший ленинградец, говорил степенно:
— А что Трумэн? Он их старую жвачку, как верблюд, жует и обратно отрыгивает. Президент Вудро Вильсон еще в 1902 году заявлял: Америка в силах управлять экономическими судьбами мира. А как начался мировой кризис, стали с небоскребов вниз башкой кидаться. Мало, что ли, безработных тогда приехало к нам работу искать? На «Большевике» я с американцами работал, рабочий человек он и есть рабочий.
— И я с немцами в это же время на Донбассе работал, а вот полезли же! — подхватил сталевар Гарбузов.
— В эту войну, — продолжал Голиков, приглаживая ладонью волосы, зачесанные поперек лысины, — не только фашистская Германия поражение потерпела, но и капитализм в целом, поскольку из его системы отпало столько стран.
— Значит, он теперь злее будет, — заявил Гарбузов.
— Не отрицаю, — вежливо согласился Голиков. — Поэтому такой курьез. Бывший наш союзник по войне бывших своих противников на войне обнадеживает, что они могут стать теперь его союзниками.
— А пока он их обирает, — ухмыльнулся Гарбузов.
— Государства побежденные — да! — сказал Голиков. — А частный капитал они не трогают. Тем более что у них со многими фирмами общий пай.
— Свой интернационал, значит.
— А как же — капиталистический.
Бывший летчик, фрезеровщик Алимов, с лицом, слепленным, словно мозаика, из кусочков кожи, заявил раздраженно и гневно:
— Армия наша наступала по Европе — мы населенные пункты не бомбим, а союзники по заводским, по рабочим районам все свои бомбы сваливали!
— В этом их свой классовый расчет с рабочим классом! — сказал Голиков.
Поскольку разговор шел о том, о чем и так все знали, для разгона в веселье формовщик Бутиков, бывший фронтовик, спросил бодро:
— Вы лучше мне скажите, почему в цивилизованных странах крышки гробов на шурупах, а у нас на гвоздях? Это что — отсталость?
— Ну вот, еще не хватало, про покойников заговорил! — запротестовала супруга Бутикова.
— Тогда вот случай! — не смущаясь, продолжал Бутиков. — Поставили меня, по ранению, лагерь военнопленных сторожить. Комиссар нашего лагеря выявил и обличил пленного немецкого генерала в том, что тот скрывает свое звание и для такой маскировки поселился в солдатском бараке. Так что вы думаете? Генерал признался в обмане, но потребовал выплатить ему за все время разницу между содержанием генерала и солдата!