— Так тебя приглашают производственники по обмену производственным опытом, а не школьные учителя по вопросам, как кого воспитывать, — возражали Петухову.
Но он решительно говорил:
— Чем лучше техника, тем она лучшего человека требует по всем статьям. — И, усмехаясь, добавлял, вспомнив слова Золотухина: — Обучить гайки крутить и шимпанзе можно, а понимать, к чему гайку крутишь, тут человек нужен!
В одну из поездок по другим заводам Петухов простыл, занемог, перенесенная почти на ногах травма сказалась на прежних его фронтовых ранениях. И его отправили на соленое озеро исцеляться в заводском санатории, а в завком прибыло медицинское заключение о возможной дальнейшей нетрудоспособности Петухова на работе, связанной с физическим трудом.
В санатории Петухов худел, тощал, тоскуя о Соне; и хотя ей было до декретного отпуска еще далеко, Глухов отдал приказ отправить ее на отдых, принимая во внимание заслуги перед заводом ее супруга, которому недавно торжественно был вручен орден Трудового Красного Знамени — к его такому же боевому ордену, полученному на фронте.
Пожалуй, Петухов никогда не испытывал подобного счастья, когда ему с Соней предоставили полные права быть все время вдвоем. И хотя им обоим было совестно и непривычно ничего не делать, или, как Петухов выражался, жить паразитами, это были слова только от смущения, оттого, что они стеснялись пользоваться таким счастьем. Но пользовались им в полную меру.
Любуясь Соней в купальнике, он говорил сияя:
— На болоте я тебя не разглядел. И всегда ты свет гасишь… А теперь, сколько хочу, на тебя смотрю, до чего ты вся красивая, складная — просто как фея. Или лучше, как та статуя, только ты с руками.
Соня вытягивала укороченную после ранения ногу, говорила:
— А вот смотри, уродина!
— Ну уж нет, — решительно возражал Петухов. — Я ее больше другой люблю.
Соня сыпала горячий песок на рубцы, швы на теле Петухова, спрашивала озабоченно:
— Щекотно или больно?
— Приятно, — ежился Петухов.
И он терпел, когда соленая вода едко обжигала следы былых ранений, и, лежа на упругой воде рядом с Соней, говорил самодовольно:
— И ему тоже полезна такая вода!
— Кому? — спрашивала кокетливо Соня.
— Ну, ясно кому! Тому, кто от нас с тобой будет. — Интересовался: — Ты как думаешь, он понимает, что ты сейчас с ним вместе купаешься, загораешь? — Говорил убежденно: — Ему же от этого должно быть, как и тебе, приятно.
Глухов приехал проведать Петухова и отправился с ним на озеро купаться. Натягивая трусы на довольно-таки внушительное свое брюшко и завистливо оглядывая отощавшего Петухова, он сказал, как бы оправдываясь:
— На руководящей работе главное — не допускать, чтобы серое вещество в башке жирело, а так, с лишним весом для авторитетности своей фигуры, жить можно!
Потом, лежа на песке, стал, как всегда, хитро советовать:
— Тебе, Петухов, с твоим умом и способностями надо на очное отделение института переходить. Разве вприпрыжку между заводом и институтом как следует выучишься? И что это значит? — Произнес протяжно и презрительно: — Заочник! Не тот коленкор! — Деловито добавил: — Мы бы к стипендии от завода доплачивали.
— Ну что вы! — улыбнулся Петухов. — С завода я никак. Хватит того, что из армии демобилизовали.
— А вот я твою супругу уговорю!
— Не выйдет! — уверенно сказал Петухов. — Мы с заводом сроднились, как в своей дивизии все равно.
Соня не поддалась на уговоры Глухова. Сказать же ей истинную причину Глухов не решился. Только твердо, без улыбки заявил:
— Если Петухов за это время меньше пяти килограммов прибавит, на работу в цех я его обратно не допущу. Дам сидячую должность, на которой полнеют. Как вот я сам, — чтобы смягчить твердость своих слов, добавил директор.
Но Соня усмотрела в этом только доброе желание Глухова повысить ее мужа, поэтому за состояние его здоровья не встревожилась.
И они продолжали упиваться своим счастьем, наслаждаясь бездельем, тем более что Петухов считал это состояние крайне полезным для спокойного созревания в Соне будущего, нового человека. И он говорил: