— Ну что? Поведем его купать! — Или: — Может, хватит ему загорать? — Или приказывал повелительно: — Он кумыс пить хочет. Это ему очень полезно!
Когда Соня брезгливо говорила, что ее тошнит от одного кислого запаха кумыса, Петухов обрадованно, с надеждой произносил:
— Значит, мальчик!
И чтобы опровергнуть Петухова, Соня, не морщась, выпивала кумыс, говорила торжествующе:
— Вот, пожалуйста! И ничего! Значит, девочка!
36
К генералу Пугачеву пришел тоже уже генерал Лебедев. Но после войны он предпочитал ходить в штатском. О его генеральском звании знали лишь сослуживцы по тому ведомству, где он работал.
Потискав, охлопав друг друга, они сели, радостно глядя друг на друга.
Пугачев ликовал безудержно. Лебедев, как и всегда во всем, был сдержан.
— Где же ты пропадал? — осведомился Пугачев.
Лебедев сообщил равнодушно:
— В плену был.
— Чего врешь? — возмутился Пугачев — Я же тебя еще накануне Берлинской операции видел.
— Вот тогда и угодил в плен к союзникам.
— Да как они посмели?! — вскипел Пугачев.
— Все законно, — усмехнулся Лебедев. — Взяли как офицера СД.
— Ты что, ошалел?1
— Любознательность, любопытство… Профессиональные качества исследователя.
— Так ты что, себя за фашиста выдал?
— Отпирался, конечно, сколько мог, на допросах.
— Зачем же отпирался, если захотел выдавать себя за фашиста?
— Для убедительности, для правдоподобия.
— Что же, без документов, в одном ихнем трофейном обмундировании объявился?
— Зачем? Часть документов довольно-таки неловко пытался уничтожить, нашли обрывки — уличили.
— А ты бы их проглотил, сжевал
— Тогда не было бы улики.
— Да ты не темни, говори, как все было. Выкладывай. Зачем все-таки в плен полез?
— Ну что же, — сказал Лебедев, опуская глаза и потирая ладонью колено. — По некоторым данным стали обнаруживаться сведения о некоторой, так сказать, перекантовке разведывательных органов союзников, которые стали искать себе сотрудников из ведомства Гиммлера. Надо было проверить достоверность таких сведений, ну я и проверял.
— Это что ж? Таким рискованным способом? Очертя голову в одну петлю заодно с фашистскими военными преступниками? Ведь могли казнить! А?
— Но я же не признался, что могу быть отнесен к разряду их военных преступников! Изводил следователей до того, что они успокоительные таблетки принимали. Изворачивался, отпирался и даже, представь, оправдательно философствовал: мол, Гитлер виноват, а мы, его верноподданные, здесь ни при чем. Вообще, задача упрощалась тем, что я английским языком владел, а в моем личном деле, которое они разыскали, было написано: «Английским не владеет».
— Так как же к ним твое личное дело попало?
— Да не мое, а того, за кого я себя выдавал.
— Ну и работенка у тебя! — покачал головой Пугачев. — Значит, изучил, подготовился и сактерил, — Съязвил завистливо: — Может, тебе с твоими способностями следовало во МХАТ идти. Стал бы заслуженным или народным. Каждый вечер аплодисменты!
— Театр я люблю! — мечтательно произнес Лебедев.
— Ну и как дальше твой спектакль шел?
— Допрашивали по двое. Один обязательно грубиянил, пугал, другой интеллектуала изображал, на предельной вежливости, деликатности. — Вздохнул: — Шаблон, ничего нового. Допрашивали. Потом началось самое существенное собеседование, при полной благосклонности с их стороны.
— А затем могли бы и приговорить!
— Но ведь я с другими заключенными фашистами общался — советовались, делились впечатлениями, прогнозировали. С помощью коллективного разума и ряда фактов пришли к выводу, что ничто здесь подчиненным Гиммлера не угрожает, а даже, напротив, сулит некоторые перспективы. Не тюрьма, а отель. Охраняемый, конечно.
— Значит, устроился?
— Вполне.
— Ну это все так, — сказал деловито Пугачев. — Но они же из тебя выкачивали то, что их интересовало по линии особой тайной деятельности СД. Это же для них важно!
— Не очень! — возразил сухо Лебедев. — Во-первых, они все уже основательно выкачали от лиц покрупнее и поосведомленнее, чем значилось обо мне в том послушном списке А во-вторых, их интересовало другое.
— Что же?
— Почему гитлеровские разведывательные органы терпели провалы в Советском Союзе? Тут они требовали доскональных и детальных сведений.
— Это зачем же?
— Вот именно — зачем?! Это и побудило меня пользоваться их харчем, — сказал Лебедев.
— И сколько же времени ты на их довольствии находился?