— Несколько недель.
— Ну а дальше что было?
— Потом предложили работу. Говорили, что образованному офицеру СД предоставят соответствующую его ценности высокооплачиваемую должность. Поручили для начала составить конспект по трофейным документам Психологической лаборатории Имперского военного министерства как руководящую инструкцию для подобных же ведомств у них. Ничего посоветовать не мог.
— Как же ты все это мог выдержать?
— Да не все выдержал, — поежился Лебедев. — Набился мне там в приятели гестаповец с весьма значительным чином, тоже получил приглашение работать у них. Он о таком со мной откровенничал, что нервы у меня не выдержали, погорячился, ну и того, перед самым своим уходом… Пошли гулять по набережной, туман, дождь, никого нет, а он мне излагает подробности медицинских экспериментов, которые они производили в спецблоках лагерей. — Брезгливо осмотрел свои руки и стал тереть их о колени, словно выпачканные.
— Ну и ну… — сказал задумчиво Пугачев. — Тут не нервы, а тросы стальные и те полопаются.
— Да, — встрепенулся после тягостного молчания Лебедев, — ты помнишь Красовскую?
— Э… не пойдет, — спохватился Пугачев. — Никого не помню, никого не знал. Так моей супруге и твержу стойко.
— Да ты брось, я серьезно!
— Ну была у нас такая связистка. Но я ни-ни.
— Теперь она жена Петухова, нашего ротного.
— Ну и что! Пускай, как я теперь, в неволе живет!
— Я ее мать нашел там и вывез.
— Значит, будет у Петухова теща!
— Ты слушай! Ее в Крыму немцы взяли. Держали в Равенсбрюке — специальном центральном женском концлагере. Потом узнали, что она жена изобретателя управляемого взрывателя Бориса Красовского. Стали подвергать длительным пыткам, чтобы она сообщила технические данные, но она ничего не знала. Довели истязаниями до полупомешательства. Затем сдали в спецблок. Там еще подвергли медицинским экспериментам: извлекали костный мозг, подвергали замораживанию… Ну, словом, не хочу дальше говорить…
— И не надо, — сипло сказал Пугачев, вздрагивающей, рукой поднося спичку к папиросе.
— Словом, — хрипло сказал Лебедев, — я ее вывез. Сейчас она находится в тяжелом состоянии. Поселил в городе, где она родилась. Надеялся, что воспоминания детства помогут восстановить разум. Но она все о дочери говорит, ее требует. Искал Красовскую, а нашел жену Петухова. Так вот, они работают на том заводе, где ты недавно побывал. Не встречал там ротного Петухова?
— Смотри-ка, своего однополчанина не навестил и даже не вспомнил, — горестно признался Пугачев.
— Значит, не встречал? — нетерпеливо прервал Лебедев. — Придется тогда мне самому туда ехать.
— По заданию?
— Не по заданию, а в счет отпуска, как по личному делу, — сказал сухо Лебедев. — Мы этому Красовскому многим обязаны, да и вообще, по человеческой совести. — Добавил сердито: — Кроме того, был такой блуждающий мерзавец — бывший зондерфюрер. Он в спецблоке работал, прибыл теперь как подданный почтенной державы, конечно, после косметической операции. Предоставили ему сейчас соответствующее помещение в связи с его чрезмерным интересом к нашим военным объектам. Красовскую он самолично истязал в спецблоке. Если присутствие дочери поможет вернуть ей сознание и врачи разрешат — свидетель обвинения.
— Значит, все-таки задание, — сказал Пугачев.
— Нет, — опять сердито возразил Лебедев. — Если состоянию ее здоровья выступление в суде может повредить, она не будет свидетелем обвинения. Это пока мое, чисто личное, не касающееся служебных обязанностей. И тут у меня к тебе просьба. Супруга твоя, насколько я помню, девица обаятельная.
— Дама, — поправил Пугачев.
— Тебе виднее, — съехидничал Лебедев. — Так вот, пускай поедет к жене Красовского, о дочери ее, как о своей подруге, расскажет, подготовит несколько, чтобы не вызвать чрезмерно сильного душевного потрясения. Ясно? Вот тебе адрес.
— Приказываешь?!
— Прошу, как фронтового товарища, об услуге.
— Хитер ты! — ухмыльнулся Пугачев. — А как на фронте меня воспитывал! — И Пугачев погрузился в воспоминания, всегда столь дорогие и волнующие.
Лебедев талантливо умел изображать напряженное и даже возбужденное внимание, оставаясь при этом спокойным и даже равнодушным к тому, что в данный момент было для него несущественно.
Он слушал Пугачева и думал: странно, почему Пугачев не спрашивает о жене его, Ольге Кошелевой, ныне Лебедевой, которая была для Сони Красовской больше подруга, чем Нелли Коровушкина, ныне Пугачева, и он с тревогой подумал, что, возможно, Нелли уже осведомлена о состоянии Ольги, но отбросил эту мысль, зная открытость бурного характера Пугачева и его обычную незамедлительную готовность оказать услугу любому своему однополчанину. И он улыбнулся Пугачеву, который с упоением вспоминал, как однажды разорвалась рядом с ним мина. Полы шинели были разодраны в клочья, осколок рассек брючный пояс.