Вздохнув, Вычугов заявил:
— Вот, значит, какая механика нашей работы. — Предупредил сурово: — И чтобы это слово презрительное «бумаги» я от вас больше не слышал! Документ! Это правильное слово. Это ответственно! Поставил свою подпись, — значит, присягнул к исполнению. Ты служащий не кому-нибудь, а советской власти. И служебная наша дисциплина, как и армейская, содействует исполнению долга, а вовсе не для подчеркивания того, кто какую должность занимает. Это преданность делу, а вовсе не личностям. Я так считаю.
Когда на заседании горисполкома возникла дискуссия, что следует восстановить в первую очередь: городской театр или вокзал, Вычугов сказал хмуро:
— Вообще-то я не любитель спектаклей. Но вот знакомился с материалами архива довоенного. Число ежедневных посетителей театра было значительно больше, чем количество приезжающих и отъезжающих по железной дороге. Исходя из этих цифровых данных, считаю — театр!
Хотя такой статистический подход к решению задачи многим показался слишком упрощенным, все же то, что председатель исполкома стал изучать городские архивы и по ним вроде бы научно определять первоочередные нужды, вызвало уважение.
Так он настоял, чтобы бани строили не на прежних местах, а в тех районах, где больше всего жителей было занято на промышленных предприятиях. Заявил строго:
— Физический труд есть физический труд. Баня — тут и необходимость, и перворадость телесная. Раньше в городе было мало промышленных предприятий, а теперь будет много. Значит, их тыловое обслуживание надо приблизить к объектам. И тут я с генпланом не согласен!
Так же резко он выступил против строительных организаций, которые, восстанавливая старые здания, их подвальные и полуподвальные помещения отделывали под квартиры. Сказал с негодованием:
— Первый лозунг советской власти какой был? Переселить трудящихся из подвалов. А вы что делаете? Обратно вселять? Не позволим!
И хотя такое решение грозило срывом плана сдаваемой жилой площади и, значит, дурными для самого Вычугова последствиями, он настоял на том, чтобы подвалы и полуподвалы относились к складским, служебным, производственным или торговым помещениям.
Так же он потребовал на местах разрушенных начисто зданий не возводить всюду новые, а оставлять площадки для скверов и садиков.
— Прибавить в новых по этажу — вот вам и экономия земельной городской площади, — сказал Вычугов. Добавил, хмурясь: — До революции здесь у каждого купца за каменным забором свой сад был. А мы обязаны такие сады на улицы беззаборно вынести. Кстати, все оставшиеся кирпичные заборы надо разобрать, а кирпич пустить в дело.
Изучая архивные материалы старой городской управы, Вычугов нашел там заявку на разработку гончарных глин и предложил кирпичному заводу наладить из них производство черепицы, так как кровельного железа не хватало, а здание древнего костела было покрыто черепицей из местной глины, изготовленной некогда купеческим кирпичным заводом. И тут же он изложил экономические выгоды такого производства, учтя стоимость железа, его периодическую ремонтную окраску, недолговечность, опять же оперируя бюджетом двух довоенных домоуправлений. Здание одного было покрыто кровельным железом, а другого — заграничным шифером.
И постепенно Петухов постигал хозяйственные методы Вычугова, вдумчивые и обоснованные способы доказательства их целесообразности, вытекающей из тщательного предварительного изучения, расчетливого обдумывания и при этом терпеливого и уважительного согласования со всеми сторонами, причастными к решению подобных вопросов, он старался переносить их в дело, ему порученное, и осваивать их.
Хотя мебельная фабрика находилась еще в стадии строительства, первые ее цехи уже были заняты производством, но не мебельным, а домостроительных материалов.
— Товарищ Петухов! — говорил Вычугов, плотно сидя в массивном старинном кресле. — Вы на мне возможности громкости своих голосовых связок не испытывайте. Отсутствием слышимости не страдаю. — И, нежно оглаживая толстыми ладонями мощные ручки кресла, объявил одобрительно: — Вот вещь на века! На всю эпоху! — И, хитро сощурясь, спросил: — А почему? Дерево выдержанное. Годами в штабелях лежало, вялилось, сохло, обезвлаживалось. Выходит, капитализм желал себя в такой прочной мебели увековечить! А ты что же, желаешь нам ее из сырых досок сколачивать? — Поднял величественно руку, останавливая таким жестом протестующий возглас Петухова, сказал: — Сушилки я обустроил. Материал там уже сложен. Значит, выжидаю. А ты на меня, как на глухого, кричишь, волнуешь. Заметь, если на производстве будешь так — грубость на психику действует, снижает производительную способность. Понял? — Спросил недоверчиво, опять ласкающе поглаживая ручки кресла: — Вот если бы ты такие долговечные предметы мог производить, тогда бы тебе почет и уважение.