— А ты стихи писать можешь?
— Не пробовал.
— А я нишу.
— Лирические?
— Ну да, про любовь. — Спохватилась: — Но только вообще, не кому-нибудь.
Петухов произнес мечтательно:
— Хорошо живым быть. Я вот не задумывался, как это приятно, а теперь понимаю, как это здорово! Вот сидим мы с тобой, все такое красивое — деревья, трава, жуки ползают, и ты во всем этом самая красивая.
— Получше жука?
— Ну что ты, в самом деле! Понимаешь, а делаешь вид…
— Ну не буду. — И она коснулась своей щекой его щеки.
— Я вот лежал в доте заваленный, — хмуро сказал Петухов. — Очень даже некрасивая смерть — задохнуться в глине. Думал, откопают, а я мертвый. Все равно как из могилы покойник. И вдруг ты меня такого увидела б. Даже смотреть неприятно во рту, в глазах, в ушах глина. И, наверное, рожа была бы синяя, как у удавленника. Ну и очень сожалел, что не от пули накрылся.
— Ну что ты такое несешь, даже слушать противно! — возмутилась Соня.
— Ты потерпи, дальше скажу. Лежал я, дышал через ствол винтовки, а про тебя думал. В этом главное! И, по-честному говоря, соображал: если вызволят, скажу тебе потом, что такие обстоятельства, а я о тебе думал. Считал — не поверишь!
— А я верю.
— Ну вот, я тоже и про это думал, что ты такая прямодушная, что поверишь, и решил не говорить.
— Но сказал же.
— Когда? Когда я тебе теперь чего угодно могу говорить, без всякого предварительного продумывания, как будто сам себе говорю. Знаешь, как это здорово, что такое может быть
— И я буду стараться с тобой так говорить, словно сама с собой, — заявила Соня. — И это уже такое, что остальное все меньше значит…
18
Лебедев пришел в медпункт. Внимательно оглядев Петухова, сказал снисходительно:
— Здорово здесь лечат. Сияешь, как все равно после правительственной награды.
— У меня это не от лечения.
— А я не спрашиваю отчего, — перебил Лебедев, сел у выхода палатки на табуретку, потом обернулся: — Как ты думаешь, если твою роту в разведоперацию кинуть, народ подходящий?
— Лучше нет! — обрадовался Петухов.
— И передашь командование Пугачеву. В сложных условиях будем действовать.
— А как же я? Ведь уже здоровый! — взволновался Петухов.
— Операции придается большое значение, поэтому и решили поручить комбату выполнение.
— Уже совсем решили? — растерянно и жалко переспросил Петухов.
— Ну, не окончательно, в предварительном порядке на нем остановились. А у тебя что, сомнение? — строго сощурился Лебедев.
— Ну что вы! Он же, сами знаете, без страха и упрека. Отважней я даже не знаю.
— Тебе и не положено, а мне положено все знать, с кем пойду, — сухо заявил Лебедев. — Так ничего больше не скажешь? А мне нужно знать все.
Петухов молчал.
— Ну а если бы ты очень хотел, как бы ты себя рекомендовал для такой операции?
— Что я? Ничего такого особенного, — угрюмо произнес Петухов. — Вот только людей моих Пугачев не знает, как я их знаю. А они главное. У каждого из них свое есть. Вот Захаров даже в атаку в шинели идет, хотя и тепло, простуды боится, простыл как-то на сырой земле, ну и болел. А кроме простуды, чего Захаров боится? Ничего больше не боится, солдат геройский.
— Ну-ну, а еще какие есть типы?
— Не типы, а бойцы! — сердито поправил Петухов. — Колоколов, тот всегда в сумке противогаза не противогаз носит, а гранаты. Такая у него привычка — в сумке их носить. Рукастый, дальше всех и метче всех бросает. Еще Захидов. Тот, знаете, гимнастерку на все пуговицы расстегнет, рукава засучит и всегда от других в стороне продвигается. У него, видите ли, кинжал кавказский и парабеллум трофейный. Он в одиночку дерется, подползет, завизжит, бросится, и все. Потом каски с них снимет, принесет, бросит. Говорит — моя доля. Ну, я с такой привычкой считаюсь. Потом, у каждого есть своя дружба. На пару продвигаются и действуют. Это тоже надо учитывать, дружбу такую. Уж если что назначить таким, то уж вместе. И вообще, привыкли советоваться перед боем, кому что.
— А ты, выходит, не согласно приказу, а в соответствии с их советами действуешь?
— По приказу советуются, — сухо сказал Петухов, — в развитии приказа, то есть чтобы у каждого все конкретно и ясно было. И я, конечно, все это учитываю. Если надо, поправляю. Лучше до боя, чем в бою, маневр каждого знать.