— Товарищ политрук, можно босиком совсем немного похожу, а то больно очень?
— А с рукой у тебя что?
— Ничего, просто так, ушибся, перевязался только от инфекции.
И лицо Петухова стало испуганным, жалобным, просительным.
— Это его фашист приложил, хотел по башке, а он рукой самортизировал.
— Не знаю, не помню, — сказал Петухов.
— А душил его кто, я, что ли? — сердито спросил боец. — Сам плачет, и сам же душил — вояка!
— А раз больно, чего ж тут такого! Я думал, он мне кость сломал, даже хрустнуло.
И когда Конюхов, несмотря на мольбы, повел Петухова на перевязочный, куда сносили не только раненых, но почему-то и погибших в бою, Петухов, видя, что лицо политрука стало серым, сказал, словно для того, чтобы вызвать у него бодрость:
— Вы не расстраивайтесь, что так получитесь. Ведь в гражданскую войну нам еще хуже было, а ведь ничего — победили. Мы в школе проходили: когда совсем плохо было, Ленин сказал, что такой, как мы, народ победить нельзя, а Ленин всякие враки не терпел и всегда говорил только правду — его правда и получилась. а теперь разве сравнишь! Тогда даже не все толком знали, что такое Советская власть для народа, а теперь все знают. — Вздохнул: — Только я не понимаю, почему атака — и без знамени? Со знаменем лучше же.
— Ты комсомолец?
— А как же!
— Боязно было?
— А я ничего не соображал, просто побежал. как все, ну а потом — он вздохнул, — ничего ясно не помню. Конечно, страшно, но, когда ты как сумасшедший, тогда не совсем страшно.
— Закурим? — предложил Конюхов.
— Если хотите.
— Значит, некурящий, — похвалил Конюхов. — А вот если я тебе как комсомольцу скажу, что это еще не бой, а так, схватка? Ведь нам на рубеже надо еще выстоять.
— Ну что ж, пожалуйста.
— И много дней нас фашист будет атаковать, уже всерьез, не с маху. Сейчас только-только отбились, а частей рядом наших нет.
— Знаете, — сказал проникновенно Петухов, — вот как Ленин правду всегда говорил, надо и вам сказать всем, что мы сейчас фашистов не разбили насовсем. А то некоторые думают, после того как мы их тут побили, больше не полезут.
— Кто так думает?
— Ну и я тоже, конечно, так думал, — признался Петухов с виноватой улыбкой.
— Ты что же, не слышал по радио, не читал в газетах, какой силой они на нас внезапно обрушились, как далеко вторглись?
— А раз все так, как мы, их бьют, — быстро и радостно сказал Петухов, — и даже лучше, чем мы, — значит, может, сегодня совсем другая получается обстановка.
— Знаешь, — сухо произнес Конюхов, — если правду приукрашивать, она уже не правда, а вранье. Так?
— Так, — грустно согласился Петухов.
— Но сейчас самая лучшая наша правда, что мы на своем пятачке фашистов сбили. Вот это и должно светить и тебе и мне, может, на всю жизнь для большего.
Батальон окопался, и, против ожидания Конюхова, им придали батарею и три двухбашенных танка с пулеметным вооружением. Почти две недели они здесь вели оборонительные бои, в которых и шло обучение людей воинскому делу. А потом они отходили под бомбежками, неся раненых, пулеметы с подбитых танков, и тащили на себе, как бурлаки, запрягшись в лямки, две оставшиеся целыми пушки, снаряды к ним бережно несли на руках. Во время отхода Конюхов с Петуховым не виделся, тот стыдливо прятался от него, так как сбитые ноги его были спеленаты портянками, а сапоги он нес за спиной, прячась даже от своего отделенного.
25
Помощник начальника штаба дивизии по связи подполковник, доктор технических наук Беликов до войны руководил кафедрой в институте связи, а также возглавлял группу конструкторов в одном из закрытых научных учреждений, работающих по специальному заданию Наркомата обороны. В эту группу по его настойчивой рекомендации был зачислен изобретатель, радиолюбитель, некий Красовский, человек безусловно одаренный, но с чрезвычайно трудным характером.
Не имея систематизированного специального образования, Красовский обладал высокой творческой способностью технического воображения. Недостатки фундаментальных знаний он восполнял напористой дерзкой фантазией человека, убежденного в том, что его призвание — свершить научное открытие.
Тощий, долговязый, с выпуклыми светлыми глазами и упрямо выдвинутой нижней челюстью, нервный и мнительный, он держался с сотрудниками холодно, высокомерно, от мнительности избрав такой способ как бы самозащиты, который и порождал к нему неприязнь.
Неудачи при испытании отдельных образцов вызывали у Красовского приступы бешенства, и он говорил с презрением: