Поэтому для него каждый был не только представителем той или иной профессии, а человеком, с которым он вместе работает на одном деле, только по разным специальностям, и оба они одержимы общим интересом.
Поэтому он расстраивался из-за того, что человек, скажем, допустил брак или прогулял без уважительной причины, анализировал, почему он это сделал, какие причины для этого были. И, огорчённый, доискавшись таких причин, говорил с виновным, причем не столько о его вине, сколько о жизненных обстоятельствах.
Чтобы устранить такие причины, он бывал у рабочих дома, толковал с их женами, родственниками. А затем на заседаниях горисполкома высказывал Вычугову свою готовность, используя директорский фонд, соучаствовать в разного рода бытоустройствах, бывать в милиции, в школах-интернатах, магазинах, на городской автобусной станции, ибо часто причины душевного расстройства людей были вызваны отдельными неблагополучиями в их жизни.
И как на фронте, он считал, что солдаты его роты должны быть обеспечены всем, что им положено как солдатам по всем линиям, а не только боеприпасом и огнём приданных средств, так и здесь, в фабричном коллективе, он придерживался этого фронтового командирского правила.
Подчинённому не столько следует объяснять перед боем, как надо вести себя в бою, сколько разъяснить, что этот выигранный бой значит для всеобщей победы и для самого солдата лично.
Поэтому Петухов обычно не указывал, как надо работать, а рассказывал о человеческом значении вещей, которые изготовляет фабрика. Принесут ли они радость и удовольствие людям или горечь и раздражение.
- - Человека обижает плохо сделанное изделие, а он тоже трудящийся. Придёт на работу обиженный, расстроенный, при таком настроении производительность его труда пострадает. Значит, что? В итоге и мы все недополучим тех изделий, которые он сам производит. Значит, что? - повторял Петухов твёрдо. - Все мы взаимозависимы. Что плохо сделаем, то плохим в чем-нибудь другом для нас же и обернется. Значит, качество - это не ОТК, не ГОСТ, а твоя собственная воля делать получше и получать от другого тоже получше
То есть Петухов говорил о том, что внушали ему некогда его учителя-мастера, такие, как Золотухин и Зубриков, уча его рабочей совести, но не задумываясь о том, что это же самое неотъемлемо и от поста директорского, о чем Петухов, конечно, никогда не помышлял, стараясь только набираться лучшего от людей, которые хотели, чтобы он стал лучше.
И вот в один из летних дней второй половины нашего двадцатого века, в полдень, по солнечной стороне планеты летел турбореактивный самолёт с куцыми, короткими, скошенными лезвиями плоскостей, подобный стальному наконечнику копья, ибо в очертаниях его утрачено птицеподобие. Он летел, как снаряд, гонимый собственной метательной мощью, заключенной в его остроконечной, небесно-голубой металлической оболочке. Исторгаемая им звуковая волна отбрасывалась с такой силой, что казалось, она волоклась где-то далеко позади пронзаемого самолётом пространства, бессильная догнать своей звуковой скоростью скорость этого небесного создания, летящего так стремительно, что полёт его казался таким беззвучным, как парение птицы.
Внутри же самолёт был подобен узко и длинно вытянутому автобусу. Поскольку самолёт летел над облачной, будто снежной, равниной, смотреть на эту снежную рыхлую равнину было никому не интересно, а сознание того, что под самолётом все время таится гигантская пропасть, облетанным пассажирам, очевидно, было чуждо.
Почти перед самым взлетом к трапу подкатил цуг автомашин, из них вышли военные и почтительно распрощались с молодцеватым генерал-лейтенантом, ещё не близким к осеннему возрасту, хотя несколько и прихрамывающим, возможно, для солидности.
Генерал этот, ещё не расставшись с благодушной, по вместе с тем сдержанной по отношению к подчинённым улыбкой, вошёл в самолёт в сопровождении стюардессы, которой он начал улыбаться уже несколько иначе, чем сопровождающим его лицам, и когда он уже важно и неторопливо шагал по проходу между кресел, лицо его вдруг расплылось в наисчастливейшей улыбке, и он зычно возгласил на весь пассажирский салон:
- Вот это номер!
И почтенный мужчина и с ним такая же почтенная дама рванулись, словно толчком выброшенные из кресел, встали, вытянулись, и мужчина, держа руки по швам, с выпученными от напряжения глазами, произнёс на одном дыхании:
- Здравия желаю! - Сощурился, поглядел на погоны, добавил уже несколько легче, свободнее: - Значит, уже генерал-лейтенант! Поздравляю!